Баловни судьбы
Шрифт:
Он отодвинул стакан, закурил, и приятная усталость разлилась по телу. Действительно, давно уже он не чувствовал себя так хорошо.
И вдруг — нападение из-за угла, коварное, неожиданное, как удар ножом в спину.
Кстати, о верности и преданности, а как насчет этих косынок? — прозвучал мягкий голос. Ну что, начнем?
Какие косынки? — испуганно отозвался он. Ни о каких косынках ничего не знаю. Я только прошу, чтобы мне сохранили несколько иллюзий, разве это так много?
И снова этот голос ниоткуда, терпеливый и почти дружелюбный: нет, ты прекрасно знаешь, что речь идет о ее косынках, которые она на цыганский манер стягивает узлом на затылке. И
Он сморщил лоб, напряженно вглядываясь в одну точку, все в душе успокоилось. Успокоилось, прояснилось, стало почти прозрачным.
А потом снова, точно извиняясь: просто я считаю, что помнить нужно обо всем. И о косынках тоже.
— Да ведь это не что иное, как трофеи, — прошептал он. — Своего рода наивные трофеи.
Вот как? Ну и что?
Действительно, что?..
А ничего.
— — —
— Есть желающие сыграть в карты? — спросил Бьёрн по обыкновению бодрым голосом и не заметил, что тишина в комнате отдыха была не такой, как всегда, и столь же необычен был разговор ребят. Не заметил, что собиралась гроза.
Ничего не видит, подумал он, наугад взял с полки журнал, раскрыл его, но Микаэль, оказавшийся рядом, выхватил журнал у него из рук, перевернул и снова отдал ему.
— Возьми журнал как следует: так ведь, наверно, и читать удобнее?
Тони кивнул, глупо ухмыльнулся и отметил, что Микаэль остался рядом с ним.
— Я и не знал, что ты марками интересуешься!
— Ну и что? — сказал он. — Ты много чего не знаешь.
Он перевернул страницу и стал рассматривать изображение какой-то венгерской марки. Марки его ни капли не интересовали, просто нужно чем-то занять руки. Комната отдыха была наполнена тревожным ожиданием, потому что после ужина Клэс рассказал кое-кому из ребят о том, что произойдет. И теперь все отчаянно старались сделать вид, будто ни о чем не догадываются, и каждое слово звучало от этого неестественно и фальшиво. Макс издалека бы это учуял, но Бьёрн только улыбался, держа в руках две колоды карт. Он все им разрешил — и пойти в кино, и взять свою машину. А когда они соберутся уходить, он еще и улыбнется своей широкой улыбкой, помашет здоровенной лапищей и пожелает приятно провести время.
— Ну как, сыграем? Можно даже турнир устроить.
— Да, — сказал Клэс. — Прекрасная идея. Устроим турнир. У нас еще больше часа до ухода. — Он подошел к шкафу и достал еще несколько колод. — Давайте разделимся, чтобы младшие не играли в одной команде. Ты и ты, — он указал на двух ребят из младшей группы, — Тони и я — одна команда.
— Хорошо, — согласился Бьёрн. — Тогда Микаэль будет играть в команде номер два, Бондо — в команде номер три, а Вилли, — он на секунду задумался, словно не зная, что ему делать с долговязым практикантом, и наконец решил: — Вилли будет играть в команде Бондо. Я буду играть за последнюю команду. Карты у всех есть?
Бьёрн довольно улыбнулся: похоже, дежурство будет не из трудных. Так и бывало всякий раз, когда Клэс не упрямился. Бьёрн надорвал пачку сигарет, улыбнулся еще шире.
—
— Бесподобно! — заявил Клэс. — Ей-богу, мы проведем его приятно. — Он бросил карты на стол: — Раздай, Тони, я сейчас.
Он вышел и через некоторое время вернулся. Осторожно, стараясь не расплескать, поставил перед Бьёрном чашку кофе.
— Чашечку кофе любимому учителю! — с преувеличенной почтительностью сказал он.
Бьёрн засмеялся:
— Это уже смахивает на подкуп. Ну что, начнем?
Клэс тоже улыбнулся, вернулся на свое место, сел, взял карты, быстро заглянул в них, поменял несколько карт местами и приготовился к игре.
— Твое слово, Тони!
— Да, — сказал он, прислушиваясь к спокойным голосам занятых игрой ребят. А ведь иначе они бы сейчас злобно огрызались друг на друга, срывались на крик или молчали так угрожающе, напряженно и долго, что даже Бьёрн в конце концов понял бы эту тишину. Но Клэс знал, что нужно делать.
— Твое слово, Тони!
Он оторвался от карт и посмотрел ему в лицо. В узких глазах Клэса ни намека на то, что он может откликнуться на невысказанную просьбу.
— Пас! — пробормотал он и снова спрятал глаза. — Вся карта у тебя.
— Это уж точно, — подтвердил Клэс. — Что ж, будешь подыгрывать.
В нем вдруг вспыхнула ненависть к этому парню, за которым он шел лишь потому, что он — Тони, а тот — Клэс. Внутри у него все задрожало, словно кто-то ударил по туго натянутым струнам. И по-детски категорично, разом отбросив все возможные доводы, он подумал, что ведь не Клэс навестил его в больнице. Не Бондо и не Микаэль. Он швырял двойки, тройки, четверки, а другие ходили с картинок. Не Бьёрн пришел к нему, не Макс и не Йохан. Пришел Аннерс. А больше никто не приходил. С его волос капало на одеяло, он взял стул, сел у постели и молча улыбался, потому что он, единственный из них, в состоянии понять, как ужасно плохо бывает иногда человеку.
— Спокойно, спокойно! — сказал Клэс. — Ты ведь сам сдавал. В следующий раз придет карта получше.
Он сильно, до боли, закусил губу и взял карты. Ходил, сбрасывал, брал взятки, мешал карты, раздавал, а часы между тем потихоньку тикали, безжалостно отсчитывая время, которого все меньше и меньше оставалось до той минуты, когда сперва Клэс, а за ним остальные подымутся и уйдут.
Мочки ушей запылали. Он вспомнил: так бывало всегда, когда он шел за теми, другими. И с некоторым удивлением подумал, что не всегда делал это с охотой, хотя так плохо, как сейчас, не было никогда.
А если не хочешь, если считаешь, что так нельзя?
Что значит «нельзя»? — услышал он насмешливый голос. Что ты несешь? Разве кто-нибудь еще спрашивает, можно или нельзя? То-то. Чего ж ты тогда спрашиваешь?
Он хотел одного: чтобы все поскорее кончилось, все-все на свете.
Желудок судорожно сжался — как раз то, что нужно. Ускользнуть не удастся: они его не выпустят. Ну, а вдруг ему по нужде — не может же он наложить в штаны! Он жалобно посмотрел на Клэса, карты выпали из потной руки.
— Черт, мне тут надо...
И Клэс милостиво кивнул.
Он снова был маленьким мальчиком, несчастным, запуганным сопляком, которому позволили выйти в туалет, и он заторопился, чтобы, не дай бог, чего не случилось по пороге, и был рад, что успел. Зловонная струя забулькала в унитазе, тело покрылось холодным потом. Никогда еще он не чувствовал себя таким больным, никогда еще ему не было так ужасно плохо.
Товарищей не предают — это закон, давным-давно вбитый в голову высший закон.