Баловни судьбы
Шрифт:
Он злился каждый раз, когда ему случалось с ним разговаривать.
— Есть что-нибудь? — спросил Яльмар Халл. Он сидел за соседним столом и строчил статейку о миссионере, который должен был выступать в миссионерской церкви.
— Да. Сумочку отняли.
— Вот оно что!
— Тебя это, конечно, очень волнует.
— Что ты хочешь сказать?
— А по-твоему, это в порядке вещей, что у семидесятилетней старушки отнимают сумочку?
— Ну, знаешь, я спешу закончить статью. Через четверть часа она должна быть готова.
— Вот оно что, — передразнил его Борг.
Он
Бу Боргу было двадцать девять лет, и нельзя сказать, чтобы ему сильно везло в Химмельсхольме. В редакции он не слишком преуспевал, да и отношения с коллегами оставляли желать лучшего.
Родился он в Лунде, в Лунде жил, учился, получил звание кандидата философии, в течение трех месяцев замещал редактора местной газеты и в Химмельсхольме чувствовал себя как в ссылке.
В известном смысле его можно было назвать безработным специалистом. Он хотел стать преподавателем в университете, но в педагогический не попал. Тогда он обратился к журналистике. Устроился на летнюю вакансию в одной из лундских газет. Но, когда лето подошло к концу, ему дали понять, что о постоянной должности не может быть речи. Кое-что ему, правда, обещали, но весьма неопределенно. Тут он и начал читать объявления и предлагать свои услуги. Большинство ответов начиналось словами: «К сожалению, мы не можем...»
Но один положительный ответ он все-таки получил и вот уже почти три года работает в Химмельсхольме, в местной редакции «Дагбладет».
Труднее всего ему было ужиться с Яльмаром Халлом, который, по его мнению, был религиозным фанатиком. Даже если бы разразилась мировая война, или Химмельсхольм оккупировали террористы, или весь мир провалился в тартарары, Яльмар Халл все равно твердил бы: главное — это чтобы и в рекламных афишах, и в газетных полосах на первом месте стояло последнее собрание в миссионерской церкви.
Проблемой номер два был Вальтер Острём. Он был главой редакции, но страсть к клубу «Ротари» и тому подобным идейным ферейнам преобладала у него над профессиональными интересами. К тому же он был весьма посредственным журналистом и едва мог прилично писать по-шведски.
Лучше всего Бу Борг ладил с Эриком Аскером, спортивным обозревателем. Тот был всего на десять лет старше Борга. Поэтому с ним было легко.
Вальтеру Острёму оставалось два года до пенсии. Яльмару Халлу было пятьдесят семь. Неторопливое течение провинциальной жизни наложило на них свой отпечаток. В том и другом чувствовалось самодовольство и ограниченность.
Кофе закипел, и Борг налил себе чашку. Он все еще сидел за столиком, когда пришел Яльмар и спросил, собирается ли он писать насчет сумочек.
— Да, собираюсь.
— Тогда займись этим сейчас же. Потому что через десять минут dead line[2]. Только не пиши длинно. В завтрашнем номере у нас не так много места.
— А какого объема твоя статья?
— Примерно четыре столбца. А что?
— Да ничего. Просто интересно, — сказал Бу Борг, поморщился, выплеснул опивки в раковину и пошел к себе.
Отпечатав на машинке пятнадцать
Тремя минутами позже Яльмар Халл вернулся из туалета и стал ругаться, какая скотина всюду погасила свет.
3
Летняя ночь. Тепло. Сразу после полуночи улицы города опустели. Завтра среда. Луна на ущербе.
Горели уличные фонари, кое-где светились витрины и окна в жилых домах. Гостиница на площади сияла огнями: неоновая вывеска на крыше, люстры в вестибюле, освещение на веранде, где бар. Внизу, у вокзала, кто-то забыл выключить фары. Аккумуляторы садились, и свет фар постепенно бледнел. Крылышки Государственных железных дорог бледно золотились на фоне желтых оштукатуренных стен вокзала. Вообще весь вокзал был залит каким-то странным желтоватым светом. Пожалуй, даже красновато-желтым. От него и небо окрашивалось в закатные тона.
Пусто и тихо в Химмельсхольме. Ни одной машины на улицах, ни поезда, ни любителей ночных прогулок, даже раггаров[3] не видно. Ни танцев в Народном парке, ни парочек на берегу Птичьего озера.
Так тихо, что тишина кажется осязаемой. Она окутывает город словно душным облаком, настороженная, коварная и почти неправдоподобная. Не дунет ветерок, не шелохнется листочек. Даже птицы спят.
И ни одной полицейской машины.
Стояло лето. Жаркое, безветренное лето.
А зима была холодная. Самая холодная на памяти людей. С большими сугробами, холодными ветрами и долгими ночами. Весна пришла неожиданно, принесла обильные дожди. А в один прекрасный день вдруг наступило лето. Жаркое, щедрое, когда от зноя дрожит воздух.
Летом многие уезжают из города. Это те, у кого есть дачи на озере в окрестностях Химмельсхольма и виллы на западном побережье, или те, кто может их снять. Когда наступает лето, город безлюдеет. Так бывает каждый год.
А туристы, к сожалению, Химмельсхольм не жалуют. Зимой, когда много снегу и лыжникам раздолье, еще куда ни шло. Нет, Химмельсхольм отнюдь не центр туризма, ни зимой, ни тем более в летнее время.
Остаются в городе только те, кто вынужден оставаться. Из-за работы или потому, что и дачи нет и снять ее не на что. Остается также часть молодежи: учащиеся, которые во время каникул работают почтальонами, продавцами в магазинах, курьерами в банке, в дирекции городского парка или где-нибудь на фабрике, в больнице.
Остается и молодежь, которая во время летних каникул не работает, но и не имеет средств, чтобы выехать на лето из города.
А с сезонной работой в Химмельсхольме туго. Получают ее, как правило, только те, у чьих родителей есть связи. Конечно, можно весной зарегистрироваться на бирже труда, но летняя работа редко распределяется через это учреждение.
Луна продолжала свое одинокое странствие, а город лежал внизу, пустой и тихий. Но на одном балконе алел огонек трубки. Там сидел Бу Борг. Он не мог спать. Или просто не хотел.