Баловни судьбы, Блом Карл Арне

Баловни судьбы

на обложку

Блом Карл Арне

Шрифт:

— Что угодно такому славному малышу? — спросила она.

— Как... Сколько это стоит?

— А сколько тебе лет?

— Двадцать... три.

— Расскажи это своей бабушке... Ты еще слишком молод, малыш! Приходи через годик-другой.

— Но...

— Мне очень жаль, — сказала она. — Но таков порядок. Ничего не попишешь. Мы должны соблюдать правила. Если полиции станет известно, что мы принимаем несовершеннолетних, нас прикроют.

— Но мне двадцать один.

— Отчаливай.

— Но...

— Пупсик...

Может, позвать больших и сильных дяденек, чтобы они выкинули тебя отсюда?

Енс повернулся, кинулся бежать, но зацепился за порог и растянулся на тротуаре. И ушиб колено. За спиной раздался смех. Он обернулся.

Девица стояла подбоченясь и хохотала.

— Споткнулся, бедняжка?

— Убирайся к дьяволу, проклятая... шлюха!

Он поспешил прочь, припадая на ушибленную ногу.

Девица хохотала ему вслед.

Енс лежал на кровати и рвал фотографии Сив. Он лежал одетый и рвал карточки на мелкие, мелкие кусочки. Лицо его ничего не выражало, но он невольно прислушивался к ссоре в спальне.

— Что же, у нас больше нет ничего общего? — спрашивал Ханс с видимой горечью. — Можно подумать, мы...

— А у нас когда-нибудь было что-нибудь общее? Даже ребенка ты не смог...

Енс вздрогнул и повернулся к стене, за которой находилась спальня.

— Так. Значит, это я виноват? Всегда во всем виноват я? Я виноват, что ты стареешь? С ума можно сойти! Что с тобой творится?

— Просто надоело мне все. Ты, хозяйство изо дня в день... Не могу больше слушать о тебе... от других...

— Значит, я виноват в том, что ты домашняя хозяйка? Не нравится, так отправляйся на биржу труда. Получить работу нынче ничего не стоит. Особенно в твоем возрасте.

— Большое спасибо!

Она уже кричала.

Енс не мигая уставился в стену.

— На здоровье, — услышал он голое Ханса. — Но я могу избавить тебя...

— Заткнись! Я не желаю...

— Не желаю, не желаю, не желаю... Ну и черт с тобой, обходись как хочешь!

Енс услышал звон разбитого стекла, потом словно удар кулаком по живому телу.

Он вздохнул и пустым взглядом уставился в потолок.

Немного погодя он встал.

Слышался плач. Ее плач.

И ругань. Ругался Ханс. В столовой.

Енс подошел к окну, распахнул раму.

В комнату ворвался холодный воздух.

Он взял сигарету и долго стоял у окна, курил и мерз. Потом с помощью зажигалки стал жечь обрывки фотографий Сив. Они сгорали быстро.

Потом он прокрался в переднюю и тихо, как мог, отворил входную дверь.

Осторожно спустился по лестнице на свежий воздух.

Санитары

подняли человека на носилки. Была полночь, и было холодно. Ясная, холодная ночь с бледными звездами на черно-синем небе.

— Фу, черт, спиртягой так и разит! — сказал один из санитаров.

— Пьян в стельку, — сказал полицейский, наблюдавший за отправкой пострадавшего.

— Которое это по счету нападение? — спросил другой полицейский.

— Всех не сосчитаещь...

— Альвар Венстрём, — докладывал по рации второй полицейский. — Согласно удостоверению личности, проживает в Нюхеме. Очевидно, возвращался домой. Мы позвоним и сообщим жене. Во всяком случае, он живой. Рассчитывать на каких-либо свидетелей не приходится. Отбой.

Он повесил микрофон и вылез из машины.

— Как дела?

— Двигаем.

— О’кей. Черт! Приехали бы мы чуть раньше, может, удалось бы предотвратить преступление.

— Задним умом все крепки, — сказал водитель «скорой», полез в машину и сел за руль.

— Мы здесь патрулировали. Если б мы не остановились у автомата с шоколадом, может, поспели бы как раз вовремя.

— Так оно всегда и бывает, — сказал водитель «скорой» и захлопнул дверцу.

Этой ночью Енс почти не спал.

Он написал длинное, полное ненависти письмо к Сив и разорвал его в клочья.

Утром, когда он вошел в кухню, Ханс сидел за завтраком.

Вид у Ханса был одновременно удрученный и злой. Хотя он и старался сделать безразличную мину.

На Енса он едва взглянул.