Балтийская трагедия. Катастрофа.

Бунич Игорь Львович

Наконец огромным пылающим факелом «Люцерна» отделилась от «Серпа и молота» и пошла дальше к Гогланду. А подожжённый ею «Серп и молот» поковылял следом в том же направлении.

Через несколько минут горящий «Серп и молот» заскрежетал днищем о прибрежную каменную гряду острова. Катер и шлюпки, переполненные людьми, пошли к спасительному берегу. Боцман с матросами приспособил для перевозки людей плотики, сделанные из пустых бочек, скрепленных дощатыми настилами.

Недалеко от «Серпа и молота» продолжал гореть выбросившийся на отмель «Иван Папанин». Языки пламени тянулись по его надстройкам, взрывался находившийся в трюмах боезапас, разрывая

брошенный теплоход на куски. Из-за «Папанина» также поднималась стена огня и дыма. Это догорала выбросившаяся на камни «Люцерна». Шум ревущего пламени заглушал отчаянные крики людей.

Капитан Тихонов, старший механик Уколкин и несколько человек из машинной команды остались на борту. Понимая огромную ценность плавмастерской для нужд флота, не говоря уже о её грузе, составляющем почти весь запас цветного металла, вывезенный из Таллинна, моряки решили попытаться спасти «Серп и молот». В котельном и машинном отделении стояла вода, но топки ещё не погасли, работали водоотливные насосы. Капитан и механики стали обсуждать возможность снятия судна с мели и его ввода в строй.

Никто из них не заметил, откуда вновь появились немецкие бомбардировщики. Длинная пулемётная очередь хлестанула по мостику, а в кормовой части судна раздался оглушительный взрыв. Затем одна за другой в «Серп и молот» попали ещё две бомбы. Всё судно охватило пламя.

Одна бомба попала и в горевший «Иван Папанин». Ударная волна и изменившийся ветер сорвали теплоход с мели, и он стал дрейфовать в сторону «Серпа и молота». Расстояние между судами сокращалось, словно они хотели на прощание обняться огромными языками бушующего на них пламени. Но транспорт прошёл под самой кормой «Серпа и молота», и ветер погнал его дальше в открытую часть залива.

И вдруг «Серп и молот» загудел знакомым басом своего гудка.

Потрясённые, с каким-то непонятным страхом слушали этот крик судна выбравшиеся на берег моряки и пассажиры. Казалось, что «Серп и молот» либо звал на помощь, либо прощался со своим экипажем. Это подгоревшая и рухнувшая мачта надавила на трос, открыв клапан гудка. И долго ещё над побережьем звучал прощальный голос гибнущего судна.

13:40

Старший лейтенант Стрельцов, следя с кормового мостика эсминца «Свирепый» за рвущимися в атаку немецкими пикировщиками, поймал себя на мысли, что такого яростного налёта ещё не было за два месяца войны. Только что удалось отбить атаку трёх пикировщиков, как ещё четыре, вывалившись из-под солнца, ринулись на корабли.

«Свирепый», ведя на буксире «Гордый», был очень скован в маневрировании и мог надеяться только на мощь своего зенитного огня, чтобы не дать самолётам противника уничтожить себя и своего повреждённого собрата.

От непрерывного огня орудий дрожал зенитный мостик. Дымящиеся гильзы сыпались на палубу. Горела краска на орудийных стволах, плавились сальники.

«Свирепый» попытался резко изменить курс, но якорь-цепь с «Гордого» висела на нем, как тренога на боевом скакуне.

С левого борта по пикировщикам бил «Аметист», заняв позицию таким образом, чтобы оказать содействие «Свирепому» и защитить «Гордый».

Били и все орудия с «Гордого». Столбы воды от падающих авиабомб вздымались между кораблями. Но каким-то чудом пока ещё удавалось избегать прямых попаданий.

Отбомбившаяся четвёрка «юнкерсов» ушла, набирая высоту, но тут же появилась новая тройка. Не обращая внимания на «Аметист», всю ярость атаки немцы сосредоточили на эскадренных миноносцах.

Два бомбардировщика ринулись на «Свирепый», а один камнем стал падать на повреждённый «Гордый».

«Свирепый» вздрогнул от новой резкой смены режима работы машин и крутой перекладки руля.

13:50

В машинном отделении «Свирепого» у маневровых клапанов нёс вахту матрос Ручкин, бывший машинист волжского парохода, призванный на флот из Саратова.

С боевого поста Ручкина не было видно пикирующих на эсминец самолётов, и о том, что происходит наверху, можно было лишь догадываться по доносящимся в машинное отделение звукам.

Едва слышались залпы дальнобойных орудий главного калибра — это означало, что противника только что обнаружили и он ещё сравнительно далеко. Стрельба орудий вспомогательного калибра говорила о том, что противник уже значительно ближе. А когда в грохот орудий вплеталась горячая стукотня пулемётов, это могло значить только одно — бомбардировщики прорвали заградительную завесу и пикируют прямо на эсминец. И тогда Ручкина охватывал даже не страх, а какая-то тёмная жуть. В помещениях ниже ватерлинии взрыв бомб даже на достаточном удалении от бортов корабля воспринимается совсем не так, как наверху. Гидравлические удары мнут и ломают подводную часть корпуса, насквозь прорезают барабанные перепонки людей, перехватывает дыхание от пиковых скачков давления. Через выбитые заклёпки обшивки струйками начинает бить вода. Часто гаснет свет. И никуда не уйти от маневрового штурвала — корабль постоянно меняет ход и курс. Руки автоматически крутят тяжёлое маневровое колесо, глаза следят за указателем оборотов...

Новый гром орудий говорит о том, что самолёты, сбросив бомбы, вышли из пикирования, и орудия бьют им вслед. Полный ход вперёд. Малый ход вперёд. Полный назад. Если бы Ручкину кто-то совсем недавно сказал, что он сможет работать в таком режиме, он бы и сам в это не поверил. Снова застрочили пулемёты, возвещая о том, что самолёты противника (в который уже раз!) несутся на эсминец...

14:00

С мостика «Гордого» капитан 3-го ранга Ефет видел, как один из «юнкерсов», прорвав стену заградительного огня, зашел на эсминец с кормы и с устрашающим рёвом ринулся в пике. Пройдя над самыми мачтами эсминца, немец сбросил бомбу, которая со страшным грохотом разорвалась на палубе «Гордого».

Люди метнулись в разные стороны, прижались к переборкам. Раскалённые осколки с визгом пронеслись над боевыми постами, со звоном ударяясь о палубу и надстройки.

Тихо, не охнув, упал на палубу матрос Меркушин, убитый наповал. Скорчившись упал на колени, а затем повалился на настил мостика старпом капитан-лейтенант Евгений Красницкий, получивший смертельное ранение в живот. Тяжело был ранен в голову и упал на палубу с залитым кровью лицом комиссар Носиков. Убило вахтенного сигнальщика. В дальномерном посту возник пожар.

Стонали и кричали раненые, кровью были забрызганы переборки и палубы. На эсминце наступило короткое замешательство. Ослабла сила огня по самолётам, которые заходили в новую атаку.

Оглушённый и чудом уцелевший командир корабля вырвал людей из шокового состояния. Люди вздрогнули, услышав крик Ефета:

— Оружие к бою! Огонь!

Командир был страшен. Глаза его горели неестественным огнём, лицо перекошено яростью.

Снова заговорили орудия и пулемёты, сбивая самолёты с боевого курса...