Бальзаковские женщины. Возраст любви
Шрифт:
Бальзак быстро понял правила этой игры.
— Знаете, герцогиня, — учтиво отвечал он, — лучше страдать от неизвестности, чем решиться на объяснение и узнать, что тебя не любят.
— Но ведь, сохраняя молчание, вы упускаете возможность узнать о том, что вы любимы, ведь женщина никогда не скажет вам об этом первая. Признайтесь, кого вы любите?
— Ах, мадам, я никогда не решусь сказать об этом…
— Но я никогда не открою вашу тайну кому-либо постороннему.
Бальзак огляделся по сторонам, но рядом, как назло, не было никого, кто мог бы
— Дело не в этом, — прошептал он. — Я боюсь другого. Вот если бы я, например, любил даму, подобную вам, к чему бы могло привести мое признание?
В глубине души Лора ликовала, но сумела скрыть это. Впрочем, любому искушенному человеку было бы ясно, что в ее глазах сияло удовлетворение.
— Мне не совсем понятно, при чем здесь я. Но допустим. Представим на минуту, что речь идет обо мне: какая вам беда, что я вас не люблю? Ведь не меня же вы, на самом деле, любите? А если так, то что вам от моего отказа?
Сказав это, она потупила взор и томно вздохнула. Бальзак, как она считала, был у нее в ловушке. После этого она присоединилась к другим гостям Сюрвиллей, отняв у смущенного молодого человека возможность продолжить беседу.
Бальзак и на самом деле был очарован. Знакомство с герцогиней, пусть даже с герцогиней времен Империи, льстило его тщеславию. Еще бы, Лора д’Абрантес знавала самого Наполеона! Она видела его в гостиной своей матери, мадам Пермон, когда он был еще обыкновенным артиллерийским капитаном Буонапарте. Она жила при дворе, знала в Тюильри каждый закоулок. Она наблюдала мировую историю и с черной лестницы, и из алькова. А еще она имела массу интересных и весьма полезных знакомств.
Мадам Ансело, хозяйка одного из самых известных в Париже литературных салонов, который в разные годы посещали Ламартин, Шатобриан, Стендаль, Мериме, Гюго и де Виньи, писала о Лоре д’Абрантес в своих «Мемуарах»:
«Эта женщина видела Наполеона, когда он был еще никому не известным молодым человеком; она видела его за самыми обыденными занятиями, потом на ее глазах он начал расти, возвеличиваться и заставил говорить о себе весь мир! Для меня она подобна человеку, сопричисленному к лику блаженных и сидящему рядом со мной после пребывания на небесах возле самого Господа Бога».
А дальше произошло то, что, как всегда иронично, подмечает С. Цвейг:
«Она без особого труда уводит молодого писателя из несколько материнских объятий мадам де Берни, ибо умеет воздействовать на две сильнейшие стороны в существе Бальзака: на его ненасытное любопытство художника, воспринимающего историю как живую современность, и на самую его большую слабость — ненасытный и неутолимый снобизм. На сына маленькой буржуазки мадам Бальзак титулы и аристократические фамилии оказывают до последнего дня его жизни комически неотразимое впечатление. Порою они просто очаровывают его».
Прошло совсем немного времени, и Бальзак, строя из себя светского вертопраха,
Бальзаку казалось, что быстрее всего должны сдаваться именно те женщины, которые вступают в любовную игру с уверенностью, что уж их-то никто не сможет соблазнить. Но от всех его выпадов герцогине удавалось ловко уклоняться, и он поспешил обвинить ее в том, что она «позволяет рассудку одерживать верх над чувствами».
Он даже набрался смелости и высказал ей такую «глубокомысленную» формулу:
— Женщина только тогда по-настоящему трогательна и хороша, когда она покоряется своему господину — мужчине.
Однако герцогиня не была расположена играть роль покорной любовницы. Взамен она предложила Бальзаку свою дружбу.
На это Бальзак с досадой ответил:
— Дружба — это химера, за которой я вечно устремляюсь в погоню, несмотря на разочарования, часто выпадающие на мою долю. С детских лет, еще в коллеже, я искал не друзей, а одного-единственного друга. На сей счет я разделяю мнение Лафонтена, но я до сих пор еще не нашел того, что в самых радужных красках рисует мне романтическое и взыскательное воображение… Однако мне приятно думать, что есть такие натуры, которые сразу же понимают и по достоинству оценивают друг друга. Ваше предложение, сударыня, так прекрасно и так лестно для меня, что я далек от мысли отклонить его.
По звучанию его голоса герцогиня поняла, что Бальзак взволнован, и продолжила «затягивать узел».
— Так, может быть, месье, — спросила она, — это мужчина только тогда по-настоящему и хорош, когда он покоряется своей госпоже — женщине?
Бальзак искренне возмутился:
— Уж если я могу чем-либо гордиться, мадам, так это моей душевной энергией. Подчинение для меня невыносимо. Я отказался от многих должностей, потому что не хотел ни у кого быть под началом; в этом смысле я — настоящий дикарь.
Светские красавицы любят дикарей, и подобная «декларация независимости» лишь внушила герцогине еще большее желание поработить такого человека. Впрочем, Бальзак именно на это и надеялся. Вот как он описывал себя герцогине:
— Во мне всего пять футов и два дюйма роста, но я вобрал в себя множество самых несообразных и даже противоречивых качеств. Вот почему те, кто скажет, что я тщеславен, расточителен, упрям, легкомыслен, непоследователен, самонадеян, небрежен, ленив, неусидчив, безрассуден, непостоянен, болтлив, бестактен, невежествен, невежлив, сварлив, переменчив, будут в такой же мере правы, как и те, кто станет утверждать, что я бережлив, скромен, мужествен, упорен, энергичен, непривередлив, трудолюбив, постоянен, молчалив, тонок, учтив и неизменно весел.