Бальзаковские женщины. Возраст любви
Шрифт:
Вот пример одного из ее писем Бальзаку:
«О, мой дорогой! Мой божественный! Все, что я могу, — это пребывать в экстазе, погружаясь в свои воспоминания. Как передать тебе, до чего я счастлива! Чтобы понять, ты бы должен был познать самого себя, а это невозможно, главное же — тебе невозможно постичь, что ты значишь для меня.
Если бы в безумных грезах у меня явилось желание быть любимой так, как любят лишь на небесах, и если бы это желание полностью осуществилось, то даже тогда мое блаженство ничего бы не стоило в сравнении с тем, какое даруешь мне ты. О, что бы мне такое сделать? Где найти силу, могущество — все, что мне необходимо, все, чем я хотела бы заплатить за такую любовь?..
Тебе мой привет, любовь и хвала!»
В другой раз она писала:
«Уже рассветает, прими же мой привет, милый, прими от меня привет, мой нежный властелин!»
Одного только она не понимала: как может человек с такой возвышенной душой скрывать что-либо от той, которая так обожает его? Она знала, что Оноре продолжает встречаться с герцогиней д’Абрантес.
Видясь со своей первой Лорой, Бальзак уклончиво отвечал:
— Как можешь ты требовать, Лора, чтобы я вот так разом порвал с ней? Как могу я не заплатить свой долг особе, которая так много сделала для меня?
В постели с ней он был готов обещать все что угодно, однако, предоставленный самому себе, тут же отправлялся в Версаль и работал там над рукописями герцогини, которая вслед за этим вознаграждала его на свой лад. И ей он говорил те же слова:
— Как можешь ты требовать, чтобы я вот так разом бросил ее? Ведь она так много для меня сделала и так по-матерински привязана ко мне. Это было бы жестоко.
В 1828 году Бальзак бежал из дома на улице Марэ-Сен-Жермен, который осаждали кредиторы, и снял себе квартиру на третьем этаже в доме № 1 на улице Кассини, возле Обсерватории. В те времена квартал Обсерватории находился, казалось, на краю города, и сразу за домом начинался Люксембургский сад, огромный, как лес.
Бедная мадам де Берни, догадываясь, что ее любимый в Париже, приходила на улицу Кассини пешком (ближний свет!), а соседи каждый раз сообщали ей, что Бальзака нет дома. Бедная женщина понимала, что ее Оноре в Версале, с другой. Компенсируя обиду, она наказывала его церемонным «вы»:
«Очень прошу Вас сообщить, могу ли я, невзирая на солнце или дождь, прийти на улицу Кассини в три часа? Прощай, милый, прощай».
Любой моралист, не задумываясь, осудил бы такое поведение Бальзака, но сам он даже пытался его оправдывать. Например, в своей статье «О художниках» он написал:
«Человек, превративший свою душу в зеркало, где отражается целый мир, где возникают по его воле картины стран с их нравами, образы людей с их страстями, такой человек неизбежно оказывается лишен того рода логики, того упрямства, которое принято называть характером. Он немного беспутен (да простят мне это выражение). Он увлекается, как дитя, всем, что его поражает… Он может любить свою любовницу до обожания и покинуть ее без всякой видимой причины…»
Как видим, Бальзак просто провозглашал право художника на непостоянство.
О его отношении к мадам де Берни у А. Моруа читаем:
«Короче говоря, он различал два вида любви и еще третий, где они переплетались. В молодости приятели, с которыми он встречался в кафе, привили ему вкус к сомнительным любовным похождениям. „Природа наделила нас желанием; надо поститься как можно меньше… Любовью следует заниматься в согласии с законами общества, не выпуская из рук кодекса и следуя этикету. К ней нужно относиться как к танцам, пению или фехтованию“. Любовь такого сорта уже по самой своей природе неверна; она готова удовольствоваться любой доступной женщиной с бело-розовым телом.
Но вожделение и страсть — это еще не любовь. „Мужчины и женщины могут, не боясь обесчестить себя, питать страсть к нескольким людям сразу: ведь так естественно стремиться к счастью! Но подлинная любовь всегда одна в жизни“. Эту единственную любовь он испытывал к мадам де Берни.
Одновременно чувственная, благоразумная и нежная, она была для него „точно ангел, сошедший с небес“. Она угадала его талант, помогла ему сформироваться, направляла его. Не будь этой женщины, гений Бальзака, может быть, никогда не расцвел бы. И он это знает».
Его отношение к Лоре де Берни было соткано частично из желания иметь некий «заменитель» матери, частично из юношеского влечения к особе противоположного пола, частично из подлинного чувства. Когда дело касалось влечения плоти, он был не слишком постоянен, но чувство его, как это ни парадоксально, оставалось неизменным и верным.
Но ведь женщина тоже не бесполый ангел. Плоть ее тоже порой начинает предъявлять свои права, и тогда даже удивительная самоотверженность не может преодолеть тот антагонизм, который существует у мужчин между страстью к женщине и стремлением к успеху. Этот антагонизм раздирает душу любого творца. Успех — это великое наслаждение, и кто сказал, что оно не может быть сильнее телесного наслаждения с женщиной? Успех — это дитя дерзости или холодного расчета, но в любом случае не добродетели. Всякая женщина, которая рискнет полюбить творца, достигшего успеха, обрекает себя на муки, которые она рано или поздно испытает.
Между тем, в семье у Бальзака дела шли не слишком-то хорошо. Его отец, Бернар-Франсуа, тяжело заболел. Никогда не признававший докторов и сам себя лечивший, старик начал медленно угасать, и помочь ему было невозможно. К концу апреля 1829 года врачи объявили, что ему, надеявшемуся прожить до ста лет, жить осталось от силы месяц-другой; у него нашли абсцесс в области печени, а это по тем временам был приговор. Ему сделали операцию, но неудачно.
Бернар-Франсуа Бальзак умер 19 июня 1829 года, месяц не дожив до восьмидесяти трех лет. Отпевание состоялось два дня спустя в церкви Сен-Мерри, похороны — на кладбище Пер-Лашез.
Сказать, что Бальзак переживал, — это значит ничего не сказать. У мужчин почему-то не принято показывать свое горе на людях (недаром термин «плакальщица» не имеет мужского рода). Вот и Бальзак переживал свое горе внутри себя. С другой стороны, он понимал, что восемьдесят три года — это серьезный возраст, и ничего тут не поделаешь. Вообще, когда умирают близкие люди, начинаешь по-другому оценивать и свою жизнь, приходит осознание того, что жизнь коротка и твоя очередь может быть следующей, а еще так много надо сделать.
Вот что пишет по поводу отношения Бальзака к отцу А. Труайя:
«Смерть отца его глубоко взволновала. Посмеиваясь над старческими причудами Бернар-Франсуа, уловками и заботами в попытке избежать болезней, сын испытывал к нему благодарность: своеобразие, оптимизм, наивность этого человека даже в воспоминаниях продолжали очаровывать, контрастируя с жесткостью и авторитарностью матери. Рядом с ним он никогда не испытывал неловкости, в ее присутствии нередко ощущал себя чужаком в доме».