Бальзаковские женщины. Возраст любви
Шрифт:
Литератор и критик Этьен Делеклюз, бывавший у мадам де Рекамье, описывает ее приемы так:
«Мадам Рекамье подготавливала вечера, на которых гости должны были развлекать друг друга одной только беседой, с настоящим искусством, с тех пор уже позабытым. Эти обычно многочисленные собрания, естественно, состояли из различных кружков людей, которых связывали схожие вкусы, а главное — общие политические убеждения… Чтобы было легче сводить друг с другом гостей по мере их прибытия, мадам Рекамье утром составляла из стульев пять-шесть кружков, довольно удаленных друг от друга, чтобы дамы могли сидеть, а мужчины — переходить между ними и останавливаться там, где им угодно».
По словам А. Мартен-Фюжье, этот «салон успел сделаться поистине легендарным», а великий Шатобриан писал, что «в этой бесподобной келье никто не бывал лишним».
Быть принятым божественной Жюльеттой де Рекамье значило удостоиться величайшей милости. Казалось, ее волшебные чары облегчали подъем по любой, даже самой крутой лестнице. Как отмечает А. Мартен-Фюжье, мадам де Рекамье умела «ставить на рельсы».
О том, что она действительно умела это делать, свидетельствует тот факт, что именно здесь начинали свою писательскую карьеру Стендаль, Гюго, Ламартин, Мюссе и многие другие.
Герцогиня д’Абрантес, давняя подруга мадам де Рекамье, привела сюда Бальзака. Биограф мадам де Рекамье Ф. Важне, описывая его первое появление, называет его «симпатичным толстым юношей», который «придет в искренний восторг от оказанного ему приема». Очень важным нам представляется следующее замечание Ф. Важне:
«Он пишет небольшой роман под заглавием „Шагреневая кожа“. Его зовут Оноре де Бальзак, но кто тогда о нем знал».
Итак, никому не известный Бальзак впервые прочитал в салоне у мадам де Рекамье отрывок из своей «Шагреневой кожи». Отрывок получил благосклонное одобрение. Э. Делеклюз присутствовал при этом, и впоследствии так описывал Бальзака:
«Перед гостями предстал коренастый молодой человек среднего роста. Черты его лица, хотя и простоватые, свидетельствовали о чрезвычайно живом уме».
Э. Делеклюз подчеркивал также «наивную радость» Бальзака, которую «можно было сравнить только с радостью ребенка». Он писал:
«Этому человеку пришлось собрать остатки своего рассудка, чтобы не броситься в объятия всем присутствующим».
Это преувеличенное выражение радости А. Моруа находит вполне естественным:
«Страстное желание попасть к мадам Рекамье и долгое ожидание этого дня оправдывали непомерную радость Оноре».
Лора д’Абрантес представила Бальзака своей влиятельной подруге:
— Прошу вас, Жюльетта, внимательно присмотритесь к этому молодому человеку с пылающим взглядом и черными как смоль волосами. Обратите внимание на его нос, а главное — на рот, особенно когда какая-нибудь лукавая мысль приподнимает уголки этого рта. Что видите вы в этом взоре? Презрение? Насмешку? Нет, в нем светится доброта, когда он обращен на друзей. Этот молодой человек — месье Бальзак. Он очень талантлив, но совсем неопытен.
— Отрывок, который вы прочитали, очень неплох, месье Бальзак, — сказала мадам де Рекамье, одобрительно улыбаясь. — Это у вас что, роман? Он у вас закончен? Интрига, должно быть, блещет новизной, а чувства героев трактованы своеобразно? Так всегда бывает в первых романах, если, конечно, их написал не законченный графоман.
— Да, это роман, мадам. Он еще не закончен, но не мне судить о его красотах и недостатках.
— Молодой человек, — рассмеялась мадам де Рекамье, — сразу видно, что вы весьма неопытны в подобного рода делах. Ну да ничего. Мы вам быстро нарисуем общую картину нашей парижской литературы со всеми ее нравами и бесчисленными представителями. Что же касается своего суждения, то его нужно иметь всегда. Тем более когда речь идет о вас. И это суждение обязательно должно быть положительным.
— Простите, но не могу согласиться с вами, мадам. Хвалить себя — это занятие весьма щекотливое, можно показаться нескромным. К тому же я и правда не уверен, что мой роман хорош.
— Вы правы, скромность украшает молодого человека, но не начинающего писателя. Ему излишняя скромность может только повредить, ведь если у него, знающего свое произведение вдоль и поперек, нет уверенности в его достоинствах, то откуда же такая уверенность появится у других, у тех, кто этого произведения пока и в глаза не видел?
— Но ведь вы, мадам, отметили, что мой отрывок неплох…
— Да, неплох. И именно поэтому я хотела бы вывести вас из заблуждения. Я видела много неплохих начинающих писателей, но, поверьте моему опыту, из них пробились наверх только очень уверенные в себе люди. Запомните, никогда не надо упускать случай лишний раз подчеркнуть свою состоятельность и востребованность. Как говорится, сам себя не похвалишь — никто не похвалит.
— Но ведь общество, для которого…
Мадам де Рекамье остановила мысль Бальзака движением руки:
— Так называемое общество, молодой человек, у нас большей частью злое, ядовитое, гадкое снаружи и внутри. Не стоит ждать от него милостей, нужно все брать самому.
— Но мне кажется, что хорошую книгу унизить трудно, и истинное дарование рано или поздно, несмотря ни на что, узнается и признается всеми…
— О, без всякого сомнения! Но из этого не следует, однако же, что истинное дарование должно скромно сидеть и ждать. Поверьте мне, молодой человек, посмертная слава не имеет никакого смысла, с ней надо жить.
Этот их первый разговор длился всего несколько минут, но последние слова мадам де Рекамье, как и уроки герцогини д’Абрантес, Бальзак постарается запомнить на всю жизнь.
После успеха в салоне мадам де Рекамье Бальзак самым невероятным образом вдруг «встал на рельсы», что дало повод А. Моруа написать:
«Оноре начал встречаться с представителями света, то есть двух или трех тысяч лиц, которые знакомы между собой, бывают друг у друга и, обладая необходимым досугом, уделяют очень много внимания чувствам».