Банда - 2
Шрифт:
– Да, он сказал.
– И чем же мы с вами занимались в Коктебеле?
– Купались, загорали, собирали камни... Бегали по каким-то столовкам... Чем можно еще заниматься в Коктебеле? В горы ходили, к могиле Волошина поднимались... Вино пили.
– Наверно, и любовь у пас с вами была?
– Была, - произнесла Женя и только Пафнутьев знал, как далось ей что коротенькое слово.
– Простите, Женя... В таком случае я, наверно, должен разговаривать с вами несколько иначе... Но я в самом деле ничего не помню. Тут со мной кое-что случилось полгода назад и вот я до сих пор никак не выкарабкаюсь... Так что уж простите великодушно.
–
– и Женя положила трубку на рычаги. Теперь она смотрела на Пафнутьева ясными сухими глазами и была бледнее пеленок, которые сохли за се спиной. Пафнутьев сбегал па кухню, набрал из-под крана воды в подвернувшуюся чашку без ручки, принес, заставил Женю выпить.
– Ну что?
– спросил он.
– Почему вы положили трубку? Разговор, кажется, у вас пошел...
– Это он, - сказала Женя чуть слышно и потеряла сознание. Пафнутьев еле успел подхватить ее. Подняв женщину на руки, он, подивившись ее легкости, отнес в другую комнату на диван, положил под голову валик. Обернувшись в дверях, он еще раз окинул женщину взглядом, убедился, что все в порядке и вышел, осторожно прикрыв дверь. На подвернувшемся клочке бумаги он написал: "Женя! Никуда не ходить, никому не звонить, обращаться по всем вопросам только ко мне, Пафнутьеву Павлу Николаевичу". И приписал ниже свой телефонный номер.
После этого Пафнутьев прошел на кухню, выключил газ под вываркой и покинул квартиру.
***
Невродов позвонил в конце рабочего дня. Посопел в трубку, спросил о здоровье и, как бы между прочим, обронил:
– Что-то давно тебя не видно... Заглянул бы как-нибудь, рассказал бы о своих похождениях.
– Загляну... Хоть сегодня.
– А что сегодня... Тоже не самый плохой день, - ответил Невродов и положил трубку.
Неужели клюнул?!
– заволновался Пафнутьев.
– Неужели дрогнуло влюбчивое сердце областного прокурора? Сложные, неоднозначные чувства охватывали его последние дни. Что говорить, было и чувство охотника, почуявшего запах дичи, было простое желание довести дело до конца - ведь еще год назад он пообещал Андрею разобраться с остальными участниками банды. Жажда мести? Было и это, но сказать, что Пафнутьев думал об этом всерьез... Нет. Наоборот, пришли и сомнения, и колебания. Не привык Пафнутьев вот так легко и просто предавать соратников, а Анцыферов, как ни крути, был соратник. Вместе работали, вместе отвечали за дело... Пафнутьев мог как угодно называть свои действия на юридическом языке, на прокурорском, следственном, но для себя, при разговоре с самим собой не отказывался и от простого, житейского понимания - закладывал мужика, под статью подводил. Но когда эти мысли и раскаяния слишком уж одолевали его, он вызывал в памяти целлофановый мешок с головой вора и стукача Ковеленова, представлял, что и его голова должна была оказаться точно в таком же мешке. И он снова становился тверд, снова готов был довести дело до конца.
Невродов ждал его. Приемная была пуста, в кабинете, кроме самого Невродова, тоже никого не было. Значит, подготовился к разговору, позаботился о том, чтобы не было лишних свидетелей его встречи с начальником следственного отдела городской прокуратуры.
– Входи, - бросил Невродов, увидев заглянувшего в дверь Пафнутьева. Прокурор сидел за своим столом массивно и неприступно, на подходившего Пафнутьева смотрел с подозрительностью.
– Привет, - сказал он, приподнявшись с кресла.
– Садись, - проговорил Невродов сипловатым голосом, словно звукам было тяжело протискиваться
Пафнутьев охотно, в полупоклоне пожал тяжелую, мясистую руку Невродова, сел, придвинул стул ближе к столу, этим движением показывал, что готов говорить плотно, к делу приступить немедленно.
– Похолодало, - сказал Пафнутьев.
– Зима идет.
– Придет, - значительно кивнул Невродов, продолжая неотрывно смотреть на Пафнутьева. Все-таки опасался он провокации, все-таки не исключал мысли об обмане, допускал, что хотят выманить его из окопа и подставить под снайперский выстрел его такую заметную, такую большую и беззащитную фигуру.
– Иду сейчас по улице - батюшки светы! Весь тротуар листьями усыпан. Всю зиму я ждал этого лета... А как пришло, как пронеслось - не заметил... И защемило, застонало что-то во мне...
– Молодость вспомнил?
– улыбнулся, наконец, Невродов.
– Ага... За какой девушкой я убивался вот в такую же осень, за какой девушкой!
– Пафнутьев обхватил лицо ладонями и горестно покачался из стороны в сторону.
– Плохих девушек не бывает, - серьезно сказал Невродов.
– А та была краше всех прочих!
– не желал Пафнутьев расставаться со своими воспоминаниями.
– Увели?
– Нет. Сама ушла.
– Ну и дурак. Сам виноват.
– Конечно, Валерий Александрович, конечно.
– Жалеет?
– Она? Еще как!
– Вернуть не хочешь?
– Нет. Проехали. Видите ли, Валерий Александрович, как обстоят дела... Да, мне нравилась девушка в белом... Но теперь я люблю в голубом.
– Есенин, - кивнул Невродов.
– Может быть, - легкомысленно ответил Пафнутьев, не восторгаясь начитанностью прокурора, хотя и мог бы восхититься для пользы дела. Оба произносили пустые, незначащие слова, пытаясь по интонации, по взгляду, по выражению лица хоть что-то узнать о главном.
– Каждый может рассказать о себе нечто подобное. И всегда есть основания назвать потерпевшего дураком, - просипел Невродов, глядя в мокрое, покрытое ручейками дождя окно.
– У меня к тебе, Павел Николаевич, один вопрос...
– Готов ответить немедленно.
– Не торопись... Я могу и подождать. Но ответить нужно обстоятельно. Или, скажем, доказательно.
– Слушаю!
– Сысцов, - проговорил Невродов, неотрывно глядя на Пафнутьева. Вопрос ясен?
– Вполне. Больше вопросов не будет?
– Нет.
– Это мне напоминает анекдот... Когда наш всенародно избранный президент уделался везде, где только мог, вызвал он из-под кремлевской стены Иосифа Виссарионыча. Отряхнули с вождя земельные комья, причесали, трубку дали выкурить и повели к президенту. Что делать?
– спрашивает тот. Все очень просто, - отвечает вождь всех народов.
– Прежде всего надо расстрелять депутатов, до единого. Партии разогнать, а их лидеров - на Колыму. И третье - выкрасить мавзолей в розовый цвет.
– Ха!
– сказал Невродов.
– А почему в розовый?
– Тот же вопрос задал и наш президент. А вождь всех народов усмехнулся в усы и отвечает... Я так и знал, говорит, что возражений по первым двум вопросам не будет.
– Надо же... Чего только люди не придумают...
– Все это - правда святая, - заверил Пафнутьев.
– Сысцов, - напомнил Невродов.
– Если скажу, что беру его на себя... Этого недостаточно?
– Разумеется. Я сам должен быть уверен.
– Есть документы, которые наверняка убедят Первого.