Банда - 2
Шрифт:
***
Пафнутьев заметил - Невродов встречает его неизменно настороженно, каждый раз ожидая какой-то Новой опасности. И даже успешное завершение операции против Анцыферова не успокоило его, скорее наоборот - еще больше обеспокоило, поскольку Пафнутьев останавливаться на достигнутом не собирался. Но тот несмотря ни па что, был благодарен областному прокурору за то, что тот не отказывал и помощи, соглашался и выслушать его, и проникнуться его новыми затеями. Это уже было немало, требовать большего даже и неприлично.
Пока Пафнутьев с наигранным оживлением пересекал кабинет, Невродов с усилием поднялся, протянул руку и даже просипел что-то приветственное.
– Рад видеть, Валерий Александрович!
– воскликнул Пафнутьев.
– Да ладно тебе, - ответил Невродов и, шевельнув рукой в воздухе, показал на стул.
– Садись.
– Премного благодарен!
– отчеканил Пафнутьев.
– Когда ты, входишь вот такой... Оживленный да радостный, я начинаю бояться, - улыбнулся Невродов.
– Не забываешь ты меня, не забываешь, произнес он не то с укором, не то с благодарностью.
– На всю жизнь мы теперь повязаны, Валерий Александрович.
– Не говори так... Не все слова можно прокурору произносить. У нас своеобразное восприятие действительности.. И никакие слова не могут для нас звучать шутливо.
– Виноват, - охотно повинился Пафнутьев.
– Исправлюсь.
– Вот смотрю я на тебя, Павел Николаевич, и думаю... Что тебя на этот раз привело... Анцыферова с Божьей помощью упрятали лет на десять...
– Неужели отсидит?
– Конечно, нет. Годик помается, ну может, два... Никак не больше. Выпустят. Учтут хорошее поведение, прошлые заслуги, друзья помогут, деньги помогут, я помогу...
– Не понял?
– вскинулся Пафнутьев.
– Да у тебя, - Невродов досадливо отвернулся.
– Все ты понял. Напишу представление о снижении меры наказания... Назвать причины? Не буду. Мое представление будет рассмотрено и удовлетворено. Приедет Анцыферов и первым делом ко мне явится, с благодарностью. И я не считаю, Павел Николаевич, что в моем поведении будет что-то предосудительное... Нет. Искренне все это проделаю. Ведь, честно говоря, десять лет для него многовато... Десять лет никто не выдерживает. Устранили опасность, и ладно... Излишняя жестокость ни к чему... А?
– Пусть так, - согласился Пафнутьев.
– Из обоймы мы его на какое-то время вышибли, а что дальше будет, посмотрим... В любом случае. вернется другой человек. Даже год, Павел Николаевич, даже год заключения меняет человека. Говори, что нужно?
– Ордер на обыск.
– Кого обыскивать собираешься?
– Лучше вам этого не знать. Я сам впишу фамилию.
– Есть только один человек, фамилию которого я не решаюсь вписать своей рукой, - проговорил негромко Невродов, испытующе глядя на Пафнутьева.
– Надеюсь...
– Не надейтесь. Именно его я и собираюсь потревожить.
– Так... И хочешь сделать это официально?
– Как получится, - беззаботно ответил Пафнутьев.
– Я бы мог и без ордера... Но с ним спокойнее. Когда в нем отпадет надобность, я верну, чтоб не было лишних разговоров.
– Рискуешь, Павел Николаевич.
– А! Семь бед одна ответ, как говорит один мой знакомый.
– Почему одна?
– усмехнулся Невродов.
– Голова потому что одна.
– Зачем мне вообще об обыске сообщаешь?
– Чтоб не обиделись... И потом... Мне тоже страшно, Валерий Александрович. Хочется хоть что-нибудь, за спиной иметь. Хоть бумагу какую-нибудь... Для поддержки штанов. Один ведь, совсем один, Валерий Александрович.
– Ты же знаешь мое положение... Этот человек...
Невродов замолчал.
– - Он еще не зачастил к вам?
– Он зачастил в другой кабинет, повыше... Есть, такие сведения. Тебя это не смущает?
– Подстегивает.
– В другие времена тебе бы цены не было, Павел Николаевич.
– Придут и другие. Тогда вспомните обо мне.
– Вспомню... Если сам уцелею.
– Есть сомнения?
– Никаких сомнений, Павел Николаевич!
– с неожиданной силой проговорил Невродов.
– Никаких сомнений. Только железная уверенность в том, что" уцелеть никому не удасться. Ни мне, ни тебе. Идет массовая криминализация всей страны на всех уровнях. Я повторяю, Павел Николаевич - на всех уровнях. Идут последние схватки. И мы с тобой, хорошие ли, плохие ли, мы с тобой - последние воины. Полководцы продались, армия разбежалась но коммерческим киоскам, по бандам, по зарубежным курортам. В лесах остались последние воины. Ты слышал историю о том, как через тридцать лет после воины на каких-то островах, в каких-то джунглях нашли полуодичавших, состарившихся японцев, которые продолжали воину? Ты слышал об этом?
Невродов вынул платок и; не стесняясь гостя, вытер глаза. Встав, он отошел к окну, пытаясь справиться с волнением. Пафнутьев слышал, как Невродов тяжело несколько раз вздохнул, восстанавливая дыхание, и, наконец, вернулся к столу.
– Прост... Бывает. Нечасто, но бывает.
– Бывает, - согласился Пафнутьев и замолчал, не чувствуя за собой права выражать понимание более многословно.
Повторяю, дорогой Павел Николаевич... Мы с тобой последние воины. Обреченные воины. Тем японцам еще повезло, они выжили. И им было что защищать. А нам с тобой защищать нечего. В этом самое страшное. Нет страны, нет закона, нет права. Согласен?
– Hет.
– Почему?
– Невродов даже удивился.
– Все есть... И страна, и право. И пока я живой, она продолжается. В джунглях или в городских подворотнях, но продолжается.
– Ты видел расстрел Белого дома?
– Американцы показали.
– Вопросы есть?
– Нет, все ясно. Есть просьба.
– Давай.
– Нужен ордер на обыск.
– Что будешь искать?
– Не знаю... Найду - поделюсь.
– Поделись, - Невродов выдвинул ящик стола, вынул бланк, сходил к сейфу, покопавшись там, нашел печать, жарко и шумно дохнул на резиновый кружочек и с силой прижал к бланку. Пафнутьев даже испугался, не треснет ли стекло под таким весом.
– Фамилию и прочее впишешь. Сам и распишешься... Не очень разборчиво. Бумага хорошая, сработает в случае чего... Ты уж на меня зуб не имей... Я объяснил. Зато и от тебя не требую обоснований.