Банда - 2
Шрифт:
Мясо очень понравилось Пафнутьеву, при одном взгляде на него сразу чувствовался высокий уровень приготовления. Холодное, с перцем и лавровым листом, с чесноком, который был каким-то образом введен в самую заветную глубину этого мяса... А ложка свежего хрена делала эту закуску на свежем осеннем воздухе не просто хорошей или очень хорошей, закуска превращалась в событие, в явление, в душе после нее оставалось тревожное потрясение и желание все повторить... Что Пафнутьев и сделал - все повторил, от глотка водки до бутербродика со свининой и хреном. И мысли в это время посещали Пафнутьева, и мысли. Пока я пью, пока закусываю, - думал он, это мое время.
– Самое главное начнется, когда закончится хрустальный графинчик, когда опустеет тарелочка с холодной свининой, хрен, хлеб... Вот тогда что-то начнется...
– Вы отвлекаетесь, Павел Николаевич, - заметил Сысцов с раздражением.
– Нет сил, Иван Иванович! Нет никаких сил устоять перед этим запахом, цветом, вкусом, - Пафнутьев развел руки в стороны и окинул окрестности счастливым хмельным взором. И заметил несколько фигур, разбросанных вокруг - раньше их не было. Один крепенький парнишка сидел под деревом, покусывая кленовый листик, второй маячил у ворот, третий сидел на ступеньках дома.
– Я слушаю, - напомнил о себе Сысцов.
– Бывает, Иван Иванович, что один и тот же человек может помогать, может и вредить. Это бывает в тех случаях, когда помогать ему приходится вынужденно.
Сысцов кивнул, принимая довод. Его шерстяная куртка в крупную клетку прекрасно вписывалась в теплые тона осени, в осенние краски, в возраст самого Сысцова.
– Но есть возражения... Колов исчез, когда Байрамова не было в городе. Это установлено точно.
– А Пахомов погиб, когда Голдобов был в Сочи.
– Да, - согласился Сысцов, принимая и этот довод.
– Но погиб и Байрамов. Довольно странно погиб для своего положения, для своей роли в городе... Вам не кажется?
– Внутренние разборки, - беззаботно махнул рукой Пафнутьев.
– Нет, не согласен, - Сысцов помолчал.
– Окружение, к которому принадлежал Байрамов, не пользуется обрезами. Если бы его прошили очередью из автомата израильского производства, я бы мог с вами согласиться. Но в него всадили порцию рубленного свинца. Скажите мне, Павел Николаевич... Скажите мне, пожалуйста, не лукавя, не тая... Если Колов действительно погиб... Вы знаете его убийцу?
– Да.
Какой-то бес вселился в Пафнутьева и ему нестерпимо хотелось дерзить. Этот неторопливый размеренный разговор, хозяйское одергивание Сысцова, его бесконечная уверенность в собственном всемогуществе, да к тому же и графинчик водки, который опустевал прямо на глазах, сделали Пафнутьева куда бесшабашнее, чем требовалось в его положении.
– Кто?
– спросил Сысцов.
– Он далеко.
– Дотянусь.
– Уже дотянулись...
– Как?! Еще один труп?!
– Видите ли, Иван Иванович... Это ведь только мои смутные догадки, неподкрепленные предположения, зыбкие...
– Я уже понял, что вашим самым зыбким догадкам можно доверять. Отвечайте, Павел Николаевич.
– Амон.
– Не верю, - сказал Сысцов, отворачиваясь лицом к дому.
– Зачем? Какой смысл? Цель?
– Мы живем в странном мире, Иван Иванович... Меня, например, удивило, что вы даже не спросили, кто такой Амон... Значит, вы его знаете. У меня мелькнула догадка... Амон бывал на этой даче?
– Видите ли, Павел Николаевич... Последнее время я начинаю привыкать к тому, что многие странности в моей жизни упираются в вас, Павел Николаевич. Чем вы это можете объяснить?
– Странности потому и называют странностями, что они не имеют объяснений.
– Да?
– усмехнулся Сысцов.
– Ну, что ж... Ладно. Оставим это. Я очень ценил Колова. Это был надежный и верный товарищ. Я мог положиться на него во всем. И Анцыферов ни разу меня не подвел... С вашей подачи я допустил расправу над этим человеком... Сожалею об этом. О том, что произошло с Кодовым, вы знаете гораздо больше, чем говорите, вы причастны к его исчезновению... Однако, молчите. И правильно делаете. Но даже то, что соглашаетесь сказать... Заставляет меня опасаться вас, Павел Николаевич. Байрамов недавно появился в моей команде... И вот его уже нет... Что происходит, Павел Николаевич? Кто следующий?
– Вы так ставите вопрос, Иван Иванович, что, право же, мне приходится просто придумывать, чтобы...
– Остановитесь!
– Сысцов раздраженно махнул рукой.
– Не тратьте сил на пустые слова. Я сам, прямо сейчас, могу сказать, кто будет следующей вашей жертвой.
– Было бы очень интересно, - сказал Пафнутьев, выплескивая остатки водки из графинчика в стакан.
– Кто же этот человек по вашим предположениям?
– Я, - сказал Сысцов.
– В каком смысле?
– это все, что мог произнести Пафнутьев в этот момент, все что мог сообразить. Слишком круто повернул разговор Сысцов. Вы хотите уйти?
– спросил Пафнутьев, едва справившись с неожиданностью.
Сысцов усмехнулся.
– Вы - молодец, Павел Николаевич. Умеете себя вести. Нужно отдать вам должное. Жаль, что вы не в моей команде, жаль, что не пожелали работать со мной. Мы бы многое сумели сделать. Вы нравитесь мне тем, что ни перед чем не останавливаетесь. Это прекрасно. Мы с вами одинаковые люди, но вот только почему-то в разных лагерях. Жаль...
– Видите ли, Иван Иванович...
– Заткнись, - первый раз за весь разговор Сысцов сорвался, перейдя на "ты".
– Последние полгода я постоянно чувствую холодок за своей спиной... Теперь я понял, откуда дует этот сквознячок... От вас, Павел Николаевич. Я, наверно, выгляжу старше этой очаровательной девушки, которая угощает нас сегодня... Но, смею вас заверить... Я не во всем ее разочаровываю. Вам понятно, о чем я говорю? Доходит?
– Да, Иван Иванович. Вы говорите, что полны сил, жизни и любви.
– Совершенно правильно. И поэтому уходить не собираюсь. Ни по собственному желанию, ни по вашему, Павел Николаевич...
– Не понял?
– Пафнутьев склонил голову к плечу.
– Сейчас поймете...
– Сысцов порылся во внутреннем кармане своей теплой куртки и положил на стол перед Пафнутьевым гранки статьи, которую Пафнутьев только вчера поправив и кое-что вписав, отправил Фырнину в Москву. Статья должна была появиться через два дня в центральной газете. Отправил ее Пафнутьев с проводником поезда, но, похоже, этот способ, давно испытанный и опробированный, перестал быть самым надежным. Изъяли люди Сысцова пакет у проводника, изъяли! Значит, за ним, за Пафнутьевым, слежка. Значит, многие шаги его Сысцову известны...
Пафнутьев отметил про себя, что фигуры, маячившие в отдалении, приблизились к их столику. Один из парней сметал листья в кучу, второй подравнивал дорожку, третий стоял, прислонившись к дереву, продолжая покусывать лист клена. "Он же горький, - некстати подумал Пафнутьев, - "Как он может грызть его столько времени..."
Дрогнувшей рукой Пафнутьев развернул, все-таки развернул гранки, увидел собственную правку, свои же замечания, свое же небольшое послание Фырнину...
– Что скажете, Павел Николаевич?
– с улыбкой спросил Сысцов.