Банда - 2
Шрифт:
– У меня нет машины, - сказал Овсов.
– Я тоже как-то обхожусь.., прокурорской, - усмехнулся Пафнутьев. Он тоже расслабленно сидел на скамейке, подставив лицо нежарким лучам осеннего солнца. Сложив руки на животе, поигрывал большими пальцами и их вращение то замедлялось, то ускорялось, полностью отражая разговор и настроение самого следователя.
– Как поживает наш Зомби?
– спросил он, подождав, пока мимо пройдет какой-то слишком уж любопытный больной.
– Ничего поживает. Приветы передает.
– Спасибо. Помнит, значит, меня?
–
– Пусть потерпит денек-второй...
– И назовешь?
– недоверчиво скосил глаза в сторону следователя Овсов.
– Назову. Рвется в бой?
– Сегодня вышел па первую прогулку... Гулял по двору, присматривался, принюхивался... Обошел весь двор, заглянул во все щели... Я за ним из окна смотрел.
– Что же его больше всего заинтересовало?
– Через какую калитку люди выходят, через какую входят... Где забор проломан, где через него перебраться можно...
– Какой-то у него криминальный интерес...
– Я тоже на это обратил внимание.
– Ну что...
– Пафнутьев посмотрел на часы.
– Будем прощаться. Овес.
– Подожди... Я не сказал тебе одной важной вещи... Этот мясник... Он левша.
– Что?
– вскочил Пафнутьев.
– Левша?! И ты молчал?!
– Думал, - невозмутимо ответил хирург.
– И у моего Зомби, и у этого парня, - он кивнул в сторону морга, - удары нанесены слева.
– Но в левую часть спины можно ткнуть и правой рукой?
– Можно, - согласился Овсов.
– Все можно... Но эти двое получили удары слева, в спину, чуть повыше пояса... И оба нападения связаны с машинами ты сам это подметил.
– Ладно, - сказал Пафнутьев.
– Разберемся. Пока... Скоро приду проведать Зомби. Пусть готовится.
– К встрече с тобой он всегда готов. Еще неизвестно кому надо готовиться, - произнес Овсов загадочные слова.
– Не понял?
– живо обернулся Пафнутьев.
– Я вот думаю... То ли ты собираешься использовать его в своих планах... То ли он тебя...
– Даже так?
– спросил Пафнутьев почти с восхищением.
– Ну-ну!
***
Частный гастроном господина Халандовского за год преобразился в полном соответствии со всеми переменами, происходящими по велению президента и его круглоликих соратников. На окнах появились занавески, продавцы стояли в белых халатах и накрахмаленных кокошниках. Даже уборщицы, появлявшиеся изредка в торговом зале, были в неизменно белых халатах и кокошниках, что было явным перебором, поскольку покупатели простодушно считали, что это продавцы, оторвавшись от колбас, орудуют тряпками. Сквозь вымытые окна солнечный свет проникал обильно и беспрепятственно. Да и товаров стало больше, зато покупателей поубавилось - за килограмм приличной колбасы нужно было отдать половину зарплаты, а на бутылку хорошей водки люди могли раскошелиться разве что по случаю золотой свадьбы или найденного в трамвае кошелька.
В ближнем отсеке гастронома расположился коммерческий киоск, или как стали называть - комок. Здесь продавалась всякая всячина - выпивка, парфюмерия, газовые пистолеты, автозапчасти, банки с селедкой, заморские трусики, под потолком были развешаны люстры, пиджаки и юбки.
Но покупали, в основном, жвачку - школьники и" соседней школы. От смуглолицых продавцов веяло восточной ленью, невозмутимостью и непредсказуемостью. Глаза их были наполнены негой и тоской. На покупателя смотрели долго, с какой-то нездешней истомой, словно никак не могли понять - как он здесь оказался и зачем пришел?
В другом конце гастронома работала установка по поджариванию сосисок. Восточные люди покупали сосиски здесь же, поджаривали, увеличивали цену в пять раз и продавали. Поджаривали на вращающихся железных стержнях, сосиски на них тоже переворачивались, от неравномерного и безжалостного разогрева покрывались какими-то ненормальными вздутиями, пузырями, напоминающими жженые раны на человеческих конечностях. Но - покупали. Стараясь убедить себя в этом, что первое впечатление ложное, что жженые пузыри на сосисках признак их качества и свежести...
Пафнутьев давно здесь не был и оглядывался с веселой озадаченностью. На все перемены смотрел с любопытством, словно все время пытался понять нечто от него ускользающее. И, наконец, до него дошло - в магазине не было покупателей. Хотя на витринах он увидел и несколько сортов колбас, и ветчину, и копченые вырезки, и всевозможные рулеты, от одного вида которых рот наполнился слюной. Пафнутьев поспешил отвернуться и прошмыгнуть в подсобные помещения. Здесь его еще помнили и добраться до кабинета директора ему удалось без помех, хотя несколько молодых ребят в черных куртках и зеленых штанах проводили его взглядами. Увидев, что гость уверенно пробирается к директорскому кабинету, ребята сонно отвернулись.
Пафнутьев постучал.
– Да!
– раздался знакомый голос.
– Позвольте?
– Пафнутьев робко заглянул в дверь. Халандовский возвышался над столом в белоснежной сорочке и была во всем его облике какая-то монументальность, он напоминал еще не открытый памятник, затянутый белым полотном в ожидании стечения народа, оркестра и фейерверка. Только голова памятника, не уместившаяся под покрывалом, торчала наружу, поглядывая на окружающий мир лениво и величественно.
– О!
– вдруг воскликнула голова с неподдельной радостью.
– Вот кого я всегда рад видеть и приветствовать! Паша! Неужели жив?!
– Не уверен, - Пафнутьев перешагнул порог.
– Но жизненно-важные места уцелели?
– Надеюсь, - отвечал Пафнутьев со сдержанной скромностью, чтобы дать почувствовать хозяину, как он значителен и почитаем.
– Это прекрасно!
– Халандовский сделал почти неприметное движение мохнатой ладонью, вроде как смахнул крошки со стола и сотрудница в белом халате, все поняв, неслышным облаком выплыла из кабинета.
– Садись, Паша! Отдыхай! А то смотрю, какой-то ты весь изможденный... А?