Банда - 2
Шрифт:
И в этот момент телефон зазвонил сам.
– Паша? Привет. Как хорошо, что я тебя застал, а то уж думаю отдыхает, наверно, Павел Николаевич.
– Привет, - пробурчал Пафнутьев, даже не спрашивая, кто говорит и чего хочет.
– Шаланда тебя беспокоит... Помнишь такого?
– Как же, как же... Тебя, Шаланда, забыть невозможно. Только о тебе и помню.
– Вот и хорошо, - Шаланда тут же обиделся, поскольку обидчивость была самой первой и естественной его реакцией на любые слова собеседника. Что-то всегда он находил в этих словах обидное для себя. Поэтому общаться с Шаландой могли далеко не все, но у Пафнутьева это получалось,
– Говори, Шаланда, - смягчился Пафнутьев.
– Слушаю тебя. Думаю, если уж ты позвонил на ночь глядя, то наверняка случилось что-то чрезвычайное.
– Случилось, - немного отошел и Шаланда, услышав слова уважительные и серьезные.
– Ты вот был у нас как-то, разговоры всякие вел, жить учил, наставлял кого ловить, кого не надо И помнится мне, говорил о каком-то парне, невысокого росточка, южных кровей...
– Ну-ну!
– встрепенулся Пафнутьев.
– Не погоняй, Паша. Спешить некуда, у меня этот тип. Сидит. Говорил ты, что, вроде, одевается он мрачновато, темное предпочитает.. Опять же к нашему брату-милиционеру относится без должного уважения.
– К машинам, какое-тo отношение к машинам имеет?
– напомнил Пафнутьев нетерпеливо.
– Имеет, - невозмутимо кивнул Шаланда.
– Где он?
– Задержали мои ребята. Не знаю, он ли, нет ли... Но думаю, если Пафнутьев так слезно умолял поискать такого, то, думаю, почему бы мне по старой памяти, и не откликнуться на просьбу старого Друга...
– Остановись, Шаланда!
– взмолился Пафнутьев.
– Остановись!
– Все понял. Дает показания. Разговорчивым его не назовешь, но и не молчит, роняет изредка словечки. Я так понял, что слов он вообще знает не очень много, но какие знает - произносит... Цедит.
– Где задержали?
– - Возле "Интуриста".
– Пьян?
– Трезв, как стеклышко.
– Так, - Пафнутьев произносил это слово, будто делал зарубки в собственном сознании.
– В черном?
– Даже удивительно, Паша! Носки и те на нем чернее ночи. А уж в душе у него, чую, вообще... Как у негра в одном интересном месте. Чреватый тип, Паша.
– Так... Что там произошло?
– Небольшая летучая драка. Этак мимоходом друг дружке по мордасам съездили. Но этот уж больно свирепый оказался... Ну, повздорили ребята, ну, поматерились маленько, с кем не бывает, ну, пообещали при случае разобраться... И расходись по домам. Но этот прямо в бешенство впал, в неистовство... Мало того, что свалил парня с ног, начал топтать его ногами, причем норовил каблуком в голову, в лицо... Тот уже подняться не может, кровища хлещет, а этот знай его ногой в голову колотит... Пришлось отправить в больницу, скорую вызвали... А твоего задержали.
– Так, - обронил Пафнутьев.
– Дает показания, говоришь?
– Больше молчит, усмехается, но иногда и словечко обронит.
– Значит, этот тип дает показания?
– в который раз спросил Пафнутьев.
– Ну я же сказал!
– с раздражением ответил Шаланда, опять обидевшись.
– Хорошо, - тихо проговорил Пафнутьев.
– А теперь слушай меня. Шаланда, внимательно. Не перебивай, только слушай... Значит
– Давай, Паша, давай... Я слушаю тебя, - в голосе Шаланды появились благодушные нотки. Как только он уловил беспокойство, тревогу, озабоченность Пафнутьева, сразу же стал снисходительным, готовым выслушать, посочувствовать, при возможности даже помочь.
– Шаланда, заткнись и слушай! Ты берешь трех ребят и входишь с ними в кабинет, где идет допрос. И тут же занимаете боевую позицию. Один у окна, второй у двери, третий стоит рядом с типом. Вы должны блокировать все пространство кабинета. Понял? Только так. И сию же секунду. Не забудь про наручники. Пойми - я не шучу и не паникую.
– Паша, погоди!
– забеспокоился Шаланда, но все еще отказываясь осознать опасность.
– Дело в том, что кабинет...
– Заткнись, Шаланда, Я мчусь к тебе. Возьми с собой не три человека, возьми с собой пять человек. И вваливайтесь в кабинет. Блокируйте все пространство, наваливайтесь впятером на этого типа и надевайте наручники! воскликнул Пафнутьев, чувствуя, что Шаланда все еще колеблется.
– Когда-то ты, Шаланда, не пожелал меня послушать, прости, что напоминаю. Послушай меня сейчас. Я бросаю трубку и несусь к тебе. Если это тот человек, которого я ищу, то твоя жизнь в опасности, Шаланда.
– Ну, хорошо, хорошо...
– Он тешится с вами, Шаланда! Он забавляется.
– Не понял!
– Пафнутьев, кажется, увидел, как горделиво распрямился на стуле Шаланда, уловив, что кто-то не очень серьезно к нему относится.
– А когда ему эти забавы надоедят, он уложит вас всех и выйдет через парадную дверь. И уедет на твоей машине, Шаланда.
– Да ну тебя, Паша!
Пафнутьев не стал отвечать. Бросив трубку, он снова открыл сейф, наспех влез в кожаную упряжь ремней, которые позволяли носить пистолет под мышкой, и, набросив пиджак, схватив в руку плащ, выскочил в коридор. Машина прокурора оказалась на месте и он с разгона плюхнулся на сидение рядом с водителем.
– Двенадцатое отделение милиции! Быстро!
– Анцыферов сказал, чтоб я подождал, он, вроде, собирается...
– Плевать мне на Анцыферова. Я ему потом все объясню.
– А мне нагоняй?
– Если ты сию секунду не сдвинешься с места, я выкину тебя из машины.
– Понял, - сказал водитель и через минуту машина уже неслась по проспекту, повизгивая тормозами на крутых поворотах. Машины шарахались в стороны от этой ополоумевшей черной "Волги" и Пафнутьев видел, как матерились водители "Жигулей" и всех этих разношерстных иномарок, когда им приходилось уступать дорогу, тормозить, съезжать чуть ли не на тротуар.
Пафнутьев опоздал.
Когда он вошел в отделение, навстречу, по длинному тусклому коридору шел Шаланда с извиняющейся улыбкой. Правой рукой он придерживал припухшую щеку, а в левой беспомощно позвякивали теперь уже ненужные наручники. Увидев Пафнутьева, он еще издали развел руки в стороны - вот так-то, брат, вот такие у нас тут дела. Остановившись у своего кабинета. Шаланда приглашающе раскрыл дверь - входи, дескать. Пафнутьев с интересом заглянул. Правильно, примерно это он и ожидал увидеть - стол перевернут, пол усеян бумагами, голубоватыми бланками протоколов, в углу свалены деревянные рейки - все, что осталось от стула. У окна на полу - россыпь битого стекла - то, что совсем недавно было окном.