Банда - 4
Шрифт:
– Я жду тебя, Паша. Приходи.
– Буду,- сказал Пафнугьев и положил трубку.
Недолгий разговор с Халандовским придал сил Пафнутьеву, ушли угнетенность, подавленность, он распрямился за столом, в окно посмотрел ясно и твердо, ощутив готовность действовать. Неопределенность, разорванность всего, что он знал о Чувьюрове, о событиях, связанных с ним, уже не давили его. Казалось бы, он не узнал ничего нового, но Пафнутьев явственно почувствовал идущую откуда-то изнутри теплую волну уверенности. Скоро должны пойти первые телефонные звонки, и с каждым звонком он будет узнавать о "Фокусе" все больше
Но первым оказался не звонок, первым пришел Худолей.
Осторожно приоткрыв дверь, он просунул в щель свою тощую, измятую жизнью и пороками мордочку и в скорбном молчании смотрел на Пафнутьева до тех пор, пока тот не поднял голову и не увидел его.
– Входи!
– сказал Пафнутьев.
Худолей приблизился к столу, оставляя на полу за собой редкие капли влаги - с мокрых еще снимков падала вода.
– Извини, Паша, я тут нагадил у тебя,- извиняюще пробормотал эксперт.- Я больше не буду.
– Что там у тебя?
– Снимки, Паша... Очень хорошие получились снимки... Вообще-то в приличных конторах за такую срочную и качественную работу платят премиальные...
– И что?
– Я не намекаю, я понимаю, где работаю. Надеяться здесь на что-то не приходится...
– Почему же? Надейся!
– Я действительно могу надеяться?
– в глазах Худолея сверкнула робкая искорка зарождающейся жизни.
– Можешь.
– Господи!
– Худолей подкатил глаза к потолку.- Как хорошо жить на свете, когда тебя окружают добрые, нравственные, отзывчивые люди, всегда готовые придти на помощь в трудную минуту, когда тебе тошно, свет не мил, а в душе адский огонь, который жжет и испепеляет все, что осталось в тебе чистого и трепетного...
– Снимки на стол!
– приказал Пафнутьев, понимая, что только такие вот команды, не допускающие никаких других толкований, могут сейчас подействовать на Худолея. И действительно, он тут же четко и быстро разложил на столе несколько довольно прилично сделанных снимков.- Что это?
– спросил Пафнутьев.
– Это, Паша, фирма "Фокус"... Вот их главное здание...
– Особняк в три этажа?!
– Да, Паша, да... Они его отремонтировали, обязались сохранять как памятник архитектуры прошлого века... Украсили кованными решетками, внутри восстановили мраморные камины, на двери навесили бронзовые ручки с львиными мордами...
– Ни фига себе!
– А это машины перед их подъездом... Обрати внимание, Паша, на эти машины...
– Уже обратил.
– Ни единого "жигуленка". Некоторые я вообще никогда раньше не видел. Сплошные "роллс-мерсы". Или "мерс-ройсы", как скажешь.
– А это что за хмыри?
– показал Пафнутьев на нескольких амбалов, которые прохаживались вдоль особняка, лениво прохаживались, это было заметно даже по снимкам.
– Наверное, Паша, охрана. Я поснимал их немного, думаю, вдруг тебе пригодятся их физиономии. Они довольно тупые, эти физиономии, на них даже смотреть противно. Я с трудом заставил себя навести на них фотоаппарат и установить резкость. Но ты же не будешь вешать их портреты в собственной спальне? А для дела... Чего не бывает - сгодятся.
– А морду они тебе не набили?
– Пытались.
– Отбился?
– Нет, дураком прикинулся.
– А зачем тебе прикидываться?
– Не обижай, Паша. Я жизнью рисковал, а ты всякие слова непотребные в мой адрес произносишь. Так это... Ты же ведь хозяин своего слова?
– Хозяин.
– Тогда, Паша, я буду надеяться, начиная с этого вот самого мгновения, ладно?
– Ладно,- ответил Пафнутьев, всматриваясь в снимки, принесенные Худолеем. Они и в самом деле были необычно крупные, размером со стандартный лист писчей бумаги. На снимках можно было рассмотреть и модели машин, и их номера, и смурные морды амбалов, охраняющих вдоль особняк. Стоянка перед домом была огорожена невысокой кованной решеткой, и посторонних машин здесь быть просто не могло. К тому же, в сторонке был установлен небольшой шлагбаум, который поднимался автоматически, по команде из самого особняка - будки вахтера возле шлагбаума не было. Значит, действительно все машины, стоящие на площадке, имели отношение к фирме "Фокус".
– Хорошая работа?
– Худолей безошибочно уловил тот момент, когда он мог задать вопрос без риска вызвать раздражение Пафнутьева своей настырностыо.Нравится?
– Катись. Все помню, все знаю и ничего не забываю. Ты что, засомневался?
– Упаси Боже!
– в ужасе замахал руками Худо-лей и даже попятился к двери, будто само лишь это подозрение Пафнутьева повергло его в ужас.- Упаси Боже!
– Забери снимки, высуши, отглянцуй... А потом приноси. Только это... Смотри, чтобы пленка не пропала.
– А может?
– У тебя? Конечно.
– Горько, как горько слышать такие слова, Паша, от человека, которого любишь давно, искренне и преданно,- последние слова Худолей произнес уже в коридоре, по взгляду Пафнутьева поняв, что нельзя бесконечно злоупотреблять его терпением. Осторожно прикрыв за собой дверь, он быстро зашагал по коридору обычной своей походкой - все шаги у него получались разной длины, то он делал рывок вперед, то топтался на месте, а иногда его резко бросало к стене.
Следующим заглянул опер, который посетил налоговое управление. Короткая стрижка, худощавое лицо, натруженные, сухие руки боксера сразу выдавали в нем профессии телохранителя, опера, бандита - что-то в этом роде.
– Что скажешь, Олег?
– Пафнутьев показал на стул у приставного столика.
– Все в порядке, Павел Николаевич. В налоговом управлении о фирме "Фокус" самого лучшего впечатления. Налоги платят своевременно, без задержек и опозданий.
– Так не бывает.
– Конечно,- усмехнулся опер, показав ряд железных зубов - видимо, не во всех схватках он одерживал победы, ему тоже случалось пропускать удары.- Они охотно платят и дорожные поборы, и за милицейское обслуживание, и в пенсионный фонд вносят все, что положено...
– Так не бывает,- повторил Пафнутьев еще более твердо.
– Бывает,- поправил опер,- но только у очень уж крутых мошенников.
– Ты их расколол?
– Немножко,- улыбнулся опер.
– Как?
– Приемчик довольно простой... Я вошел к начальнику налогового управления с небольшой сумкой. А в ней магнитофон. Самый обычный, на стандартных кассетах работает. Сумка, естественно, закрыта на замочек, а магнитофон, естественно, включен. Наш разговор продолжался пятнадцать минут, а кассета работает все сорок пять.