Бандитские повести
Шрифт:
– Чувствую! – смотрел я на неё влюблёнными глазами.
– Вот взять эти самые деньги, евро эти. Ты хоть видел сколько там в пакете было?
– Ну так, мельком.
– Там триста двадцать тысяч. Ты, наверное, думаешь, что мы бандиты какие-то, налётчики, банк ограбили, людей в капусту порубили и всё такое. А ведь ничего не было этого. Не было никакого налёта! Да, я в банке работала. И вот, представь себе, один-единственный раз в жизни меня выбирает верная, заманчивая дорога. Да их, впрочем, полно было, дорог этих, и раньше, но я тогда ещё не понимала, что они мои. В общем, один состоятельный клиент должен получить у нас триста двадцать тысяч евро наличными. Всё заранее обговорено, он звонил несколько раз и тэдэ, и тэпэ, но в лицо его никто не знает, понимаешь. А деньги я выдаю! Так почему бы мне не выдать эти деньги на полчаса раньше не ему, а какому-нибудь хорошему другу? Почему бы нет? Но только после этого – разрыв. Я имею в виду полный разрыв – с банком, со старой жизнью, со всем, что связывало меня. Нет возврата в прошлое! Я нашла этих двух охламонов – потому что надо двух, потому что состоятельный клиент за такой суммой один не придёт, а обязательно с телохранителем. Двое – значит нет никаких подозрений. И вот, представь, один кидает! Нагло кидает, цинично! Думает, что он крут, как яйца мамонта и сматывается со всей суммой. Мы ищем его, ищем, ищем. Ладно Владик подстрелить его успел, а то бы фиг нашли. Кстати, ты думаешь этот Владик – муж мой, или там любовник какой-то? Да я его едва знаю! Вот как тебя знаю, так и его. Так что нас ничто не связывает. Абсолютно. Ладно, находим. И тут выясняется, что деньги присвоили себе какие-то левые мужики. Работяги. Вот ты представь мою обиду, моё разочарование. Что, они разработали этот план? Что, они дрожали, когда деньги пересчитывали и подставным людям отдавали? Они обоссались, как я обоссалась, когда меня директор в коридоре остановил и стал какие-то тупые вопросы задавать? А я обоссалась, Лёня, я реально обоссалась. Моча по ляжкам текла, чуть лужа не образовалась. Они пережили всё это, что я пережила? Нет! Ну так какое же у них право лишать меня радости жизни? Скажи мне, какое?
– Нет такого права, – вздохнув, согласился я.
– Правильно, нет! Это моя дорога. Она меня выбрала, мне по ней идти! Думаешь, в ней счастье какое-то есть? Нету! Только горечь и боль за то, что пришлось пойти на воровство. И ещё неизвестно, скрасишь ли деньгами, которых на самом деле там совсем немного, эту горечь? Избавишься ли от боли?
– Да уж, – кивал я. – Да уж…
– Ну что, Леонид, – смотрела на меня Марина. – Ты отдашь мне деньги?
Я испуганно стрельнул в неё глазами.
– Какие деньги? – бормотнул.
– Ну это же ты перепрятал их из тайника вашего бригадира! Где ты их оставил? Ведь не мог же далеко. Прямо там, на поляне, рядом с коттеджем? А где именно?
– Марина, – смотрел я на неё, – я не брал эти деньги. Я понятия не имею, что с ними произошло.
Она тоже смотрела на меня. Долго. Пристально. Потом рассмеялась.
– Ну конечно, конечно! – гладила она меня по плечу. – Я думаю, раз я такая хитрожопая, то все вокруг непременно должны лохами оказаться. Куда им до меня, и всё такое. А мир же сложнее, мир гораздо сложнее. И люди в нём несоизмеримо сложные. Знаешь, ты с каждой секундой растёшь в моих глазах. Я понимаю сейчас, что ты очень глубок и неоднозначен. Так интересно, познавательно чувствовать это! Да, да, правильно, у тебя же своя дорога. Своя. Она выбрала тебя и ты понимаешь, что этот выбор односторонний, что он однозначный, что по дороге надо идти до конца. Ну хорошо, а если я предложу тебе взять меня в жёны.
– Ты серьёзно? – выпучил я глаза.
– Совершенно серьёзно. Ты мне очень нравишься. Я понимаю сейчас, что ты больше всех остальных подходишь мне. Я говорю сейчас абсолютно искренне.
– Марина, я не знаю, где твои деньги. Может быть, их перепрятал Сергеич, может быть – Витёк, хоть и ломал потом комедию. А скорее всего бугра увидел кто-то из местных жителей, какие-нибудь деревенские пацаны. Тебе надо поискать по деревням, поспрашивать людей. Такая куча денег не может просто так раствориться.
– Да я не о деньгах сейчас, глупенький! – прервала она меня. – Я о замужестве. Возьмёшь меня? Вот без денег безо всяких, вообще без ничего – голую, босую – возьмёшь?
– Возьму, – выдохнул я, – но…
– Никаких «но», никаких «но», – приложила она к моим губам ладошку. – Все «но» – они от лукавого, они доносятся с других дорог, не с нашей. Значит, возьмёшь! – лучезарно улыбаясь, смотрела она на меня во все глаза. – Значит, возьмёшь! Господи, я такая счастливая!
Она припала ко мне и впилась в рот губами. Такие сочные, пухленькие были они. Такие ласковые.
Такими они остаются и сейчас…
Мы целовались, потом она стала раздевать меня и разделась сама. Ласкала мой член, водила по нему языком, дышала на него нежно и трепетно. Потом встала на четвереньки, и я любил её сзади. Мою дорогую. Мою единственную.
– Ты главное помни, – вырывалось у неё изо рта вместе со стонами – что дорога, которая нас выбрала – она одна. Это важно. Вот потом ещё произойдёт что-то, и ещё, и разные мысли придут к тебе в голову, и разные чувства, но правильным будет только одно решение. Только один ход. Понимаешь? Не ошибись. Не позволь другим дорогам соблазнить тебя. Я твоя навеки. Верь мне.
Ещё какое-то время мы лежали на земле голые и ласкали друг друга.
– А где Владик? – решился я на вопрос.
– Где-то рыщет по лесу, – пожала она плечами. – Ищет вас, беглецов. Что ему ещё остаётся делать? Не уезжать же отсюда не солоно хлебавши. Правда, у него патроны закончились. Думает так вас взять, на понт.
– А Витёк? Он с ним?
– Витёк тоже убежал. Вместе с вами. Чем он руководствовался – понятия не имею. Деньги он явно не перепрятывал – он слишком прост для этого. Просто струсил, подумал, что прикончат и его.
– Ну, подруга, рассмешила! – донёсся до нас чей-то голос.
Мы дёрнулись, попытались подняться на ноги – из переплетения конечностей выбраться было непросто.
На пригорке, метрах в двадцати, на корточках сидел Витёк. Криво ухмылялся.
– Если бы я струсил, овца тупорылая, – продолжал он говорить, – я бы вернулся сюда снова, а? Да ещё вот с этим?
Он приподнял над головой ружьё, вроде как охотничье.
– Мило вы устроились, – продолжал он посмеиваться, наблюдая за тем, как мы одевались. – Мило. Вот ведь суки какие на белом свете водятся! Меня оттрахала, теперь – Лёнчика. Ни перед чем баба не остановится! Редкий экземпляр. Редчайший. Марин, таких, как ты, надо в музее держать и всем за деньги показывать. Потому что, гадом буду, нет тебе равных.
Мы наскоро оделись. Всё говорило о том, что хозяином ситуации является теперь Витёк.
– В общем так, Лень, – посмотрел он на меня внимательно. – Просёк я всю эту историю. Досконально просёк. Сергеич деньги перепрятал, только он. Больше некому. На-ка, держи на всякий пожарный, – достал он из-за пояса большой охотничий нож. – Какое-никакое, а всё же оружие. И пырнуть можно, и горло перерезать. Если эта сука задумает сбежать – режь её смело.
Я взял у него нож и стоял теперь с ним, как последний придурок, непонимающе вращая его в ладони.
Витёк извлёк из кармана обрубок бельевой верёвки.
– Обо всём позаботился, – улыбнулся он. – И о тебе тоже, госпожа удача. Подставляй ручонки!
Это было сказано Марине. Она вытягивать руки не торопилась. Витёк приблизился к ней и со всей дури залепил девушке пощёчину. Марина вскрикнула и инстинктивно подалась назад.
– Руки вперёд! – крикнул он.
Она протянула ему ладони. Зажав между коленей ружьё, в несколько нескладных движений Витёк обмотал их верёвкой.
Марина, пока он делал это, взглянула на меня. Взгляд её был выразительный, я понял, что она хотела сказать мне. «Не позволь другим дорогам соблазнить тебя», – говорили её глаза.