Бандитские повести
Шрифт:
Витёк, по просьбе блондинки, стал натирать её горячее тело каким-то маслицем. Ух, как он усердствовал, обезьяна! Уж так нежно, так ласково по её спине руками водил, так смотрел на неё вожделенно, что я аж сплюнул с досады. В очередной раз пришлось поправлять под штанами набухший член.
После спины он и за ноги взялся. Причём – о-го-го! – Марина даже не колыхнулась, когда его руки стали массировать её ягодицы. А потом он и животик ей пригладил – Марина ради этого на спину перевернулась. Тут уж Витёк понял, что ему всё позволяется и с кривой усмешкой принялся мацать блондинку за сиськи. Ну, как бы натирая маслом и их.
Эта же сучка, озорно посмеиваясь, время от времени на меня глазёнками стреляла. Вот так глянет и вроде как смутится немного. Шепнёт что-то верному Витьку. А тот тоже на меня посмотрит, но злобно, угрожающе – не твоё, мол, не вздумай позариться.
Я в их сторону и не смотрел уже. Поднялся в конце концов на работу и мужиков поднимать начал.
– Ну чего лежим-то?! – пенял я им. – Работа стоит, а мы и в ус не дуем.
– Правильно, правильно, – отвечал Павел Аркадьевич. – Надо работать. Разморило что-то…
Мы наконец залезли на стропила. Сергеич кликнул Витька. Тот неохотно вынужден был возвратиться к работе.
На следующий день романтическая линия отношений между развратной блондинкой и раздолбаем-каменщиком продолжилась. Причём с новой, необычайно жгучей силой.
Утреннего секса в палатке почему-то не последовало, купались Владик с Мариной хоть и одновременно, но как-то порознь. И совсем без развесёлых выкрутасов. Вроде бы какой-то холодок между ними пробежал.
Позавтракали они тоже молча и даже долетали до нас обрывки каких-то упрёков, которые негромко, но всё же явственно, высказывали они друг другу.
Витёк не отрываясь смотрел в их сторону. Судя по выражению его лица, происходящее между нашими соседями-туристами, его радовало. Марина вниманием его не обделяла – то и дело улыбалась ему и раза три приветливо помахала рукой. Раза три, ему одному.
– Действительно, сучка редкостная, – согласился я вслух со вчерашним Витьковым утверждением.
Он вдруг на попятную пошёл.
– Да уж не сучка, – сморщился по-собачьи, – зря ты так. (Как будто это не он такое говорил). – Просто раскрепощённая девушка. Современная, незакомплексованная. Это мы в глухой провинции живём, не знаем, что в мире делается. А люди живут, развлекаются. И ни грамма не парятся на этот счёт.
После обеда Марина вновь позвала Витька купаться. Нашим глазам предстала очередная серия эротического волейбола. На этот раз он оказался гораздо более плотным и интимным. Я, время от времени отрываясь от удочек, которые мне в общем-то на фиг были не нужны, отмечал новые стадии их сближения: вот Витёк, поддерживая Марину за бока, учит её правильно нырять, вот она, взобравшись на его плечи, изображает кавалериста на послушном гнедом коне, а вот они стоят, прижавшись друг к другу. Витёк поглаживает девушку по спине и время от времени опускается ниже. Марина преданно смотрит ему в глаза и что-то шепчет парню.
Через минуту, рука об руку, они шли прямиком в лес. Сердце моё болезненно сжалось – неужели сейчас произойдёт это самое? Неужели Витёк присунет ей? Неужели Марина согласна на это? Неужели она самая что ни на есть блядь?
Через полчаса, так же рука об руку, они возвращались к реке. По их телодвижениям, по их взглядам, этаким рассеянно-блуждающим, я понял – она ему дала.
Я материл Марину последними словами, я никогда и ни к кому не испытывал такую клокочущую ненависть, как в эти минуты к ней. Сука, стерва, потаскуха, шлюха, блядь!!! Нет тебе прощения! Гадина ты. Змея подколодная.
И в то же самое мгновение чувствовал – влюбляюсь в неё. Окончательно, бесповоротно. Как шальная муха в липучке склизкой вязну. Такую хочу. Такая мне нужна. Чтобы огонь внутри, чтобы взглядом выжигала, чтобы мурашки по коже бежали и не думали ни на секунду останавливаться. Блядь, сука, шлюха – вот она и есть моя! Вот он – идеал мой недостижимый.
Недостижимый ли? Ведь на месте этого урода мог быть и я. Мог, знаю, мог. Просто подняться и пойти надо было, просто подняться.
Такие мысли в голове шуршали, такие эмоции на сердце опустились. С отчаянием тогда думал всё это, с самоуничижением. Осознавал, что никогда ей не быть моей, что расстанемся мы на веки вечные и лишь гвоздь ржавый в сердце останется после неё и выходок её непотребных.
Но не знал я тогда, что дороги, уготованные мне, по-другому стелились. Что девушка эта только для меня и создана, что быть нам вместе и быть счастливыми.
Да, только произойти этому не сразу, а через события трагические. Но не торопите меня, не торопите. Всему своё время. И вам сейчас предстоит заценить весь трагизм, в которой мы медленно, но верно погружались.
Впрочем, почему медленно? Той же ночью весь трагизм со всем своим обнажённым рылом и проклюнулся.
Проснулся я от пинков, которыми кто-то щедро меня одаривал. И так плохо спал, с кошмарами, а тут и наяву кто-то по бокам прикладывается – ну что за житуха? Я, впрочем, поначалу это как продолжение сна воспринял. Как самую его высшую стадию, когда всё, что снится, кажется абсолютной и самой что ни на есть конкретной реальностью.
Но не сон это был, не сон. Разодрав глаза и слегка привыкнув к темноте, я обнаружил чрезвычайно странную картину. Чрезвычайно. Объяснение ей придумать мне бы фантазии точно не хватило.
Короче, над нами возвышались три силуэта. Силуэты были злы и готовы на всё. Силуэтами этими, как определилось мне спросонья пару минут спустя, оказались следующие товарищи: Владик, Марина и Витёк.
В руках у Владика покоилось некое оружие. Что-то вроде автомата. Я такой первый раз видел. Мы в армейке только «калаши» разбирали, а этот какой-то хитрый был. Чёрный, короткий, с длинным магазином. На фашистский «шмайсер» похож – я их в кинофильмах про войну видел.
– Подъём! Подъём! – агрессивно пинал нас по бокам Владик.
Витёк самозабвенно ему помогал. Марина стояла, прислонившись к столбу, который подбирал крышу навеса и молча курила.
Недоумённые, напуганные, мы – я, Павел Аркадьевич и Сергеич – проснулись и на карачках сбились в спонтанную кучку. Владик держал нас на мушке. Ночь была светлой, лунной, так что выражения их лиц более-менее хорошо просматривались в темноте. Выражения их теперь были далеки от тех, что мы наблюдали раньше. Жёсткие, холодные взгляды, какая-то едва сдерживаемая злоба. В общем, становилось понятно, что события стали развиваться как-то иначе. Что, проще говоря, попались мы конкретно.