Бангкок-Москва-Бангкок. Русская вендетта
Шрифт:
– Мистер, – обращается ко мне испуганный хозяин ресторана, – там ваш друг, ваш друг…
Больше он ничего не говорит. Видимо, и эти-то слова он произносит через силу. Глаза его широко раскрыты, в них плещется страх. Я мгновенно соображаю, что с Митричем что-то случилось. Выскочив из-за стола, я, позабыв про оставленную при входе в кабинет обувь, кидаюсь туда, откуда доносится возбуждённый гомон голосов и женский плач.
Прямо у выхода из ресторана небольшая толпа. Мужчины, женщины, дети. И все они глядят куда-то вниз, себе под ноги. Растолкав чужие спины, я пробиваюсь в центр, и сразу же замечаю его.
Митрич лежит на спине, неестественно подвернув ногу. Правая рука его всё ещё продолжает сжимать пачку накладных на груз, левая прижата к животу, где-то в районе паха. Рядом натекает, багровея, огромная лужа. Я не сразу соображаю даже, что это кровь. Глаза у Митрича открыты, из угла рта через подбородок стекает на тёмную рубашку тоненькая струйка крови. Дыхание хриплое и прерывистое.
Ничего ещё не соображая, я бросаюсь к нему, опускаюсь рядом на колени и пытаюсь приподнять друга за плечи. Митрич с трудом держит голову и силится что-то сказать. Видно было, что это стоит ему неимоверных усилий. Наконец, собрав силы, он еле слышно, с хрипом, произносит:
– Это они… Ма-ме… Помоги маме, друг… Шесть…
В горле у Митрича что-то булькает еще громче и кровь уже не струйкой, но тонким ручейком, пузырясь, струится по подбородку. Собрав последние силы, он смотрит на меня уже мутнеющим взглядом, сглатывает кровь и заканчивает:
– …десят шесть.
Голова его запрокидывается назад, и он сразу как-то обмякает. Только после этого я замечаю, что моя правая рука ощущает на рубашке друга что-то липкое. Глянув вниз, я осознаю, что своими коленями стою в луже крови, которая натекла из раны в его животе. И ещё неподалёку я вижу нож.
Раздаются звуки полицейской сирены и к рестораному входу подкатывают два мотоцикла с патрульными полицейскими. Через некоторое время появляется неприметная машина с несколькими тайцами в штатском. Полицейские теснят толпу любопытствующих, а те, что в штатском, перекинувшись парой слов с хозяином ресторана, стоящиим среди зевак, подходят ко мне. Один из них наклоняется и негромко произносит:
–Мистер, похоже, ваш друг скончался. Пожалуйста, мистер, встаньте с колен и отойдите в сторону.
Я всё ещё продолжаю стоять на коленях, удерживая в руках тело друга, и никак не могу осознать произошедшего. Ведь только что мы сидели с ним рядом в этом чудесном ресторанчике, смешливые девочки кормили нас с рук. И вот, он лежит, уже непохожий на себя, с открытым ртом, в луже собственной крови.
Как глупо: за целый год нашей совместной службы в Афгане Митрич выходил невредимым из десятка крутых переделок, его ни разу ни то что не ранило, но даже и не зацепило. Пули, казалось, обходили его стороной, кроша всё живое слева и справа от него. А здесь, в совершенно мирном городе, где только и делать, что веселиться, нашёл он свою смерть. Глупо, ах, как глупо! И главное – за что? Что же это за сволочь, что вонзила нож ему в живот?
Подъезжают ещё две машины, из которых выходит парочка тайцев с чемоданчиками и следом еще один, обвешанный фотоаппаратами. По всей видимости – эксперты. Патрульные полицейские, прибывшие на место трагедии первыми, отдают всем приехавшим честь и ещё усерднее принимаются оттеснять уже достаточно солидную толпу зевак.
Полицейский, натянув латексные перчатки, поддерживает голову и плечи Митрича, в то время, когда второй помогает мне подняться. Брюки и рубашка оказались перемазаны кровью погибшего друга. Руки, тоже липкие от крови, чуть подрагивают.
Жасмин и Луна, стоявшие чуть в стороне от толпы, горько рыдают, обнявшись. Хозяин ресторана подает мне оставленные в спешке мокасины и протягивает влажное полотенце. Однако, я не сразу соображаю – зачем Подбегает один из рабочих-упаковщиков и принимается стирать кровь с моих рук и одежды. Полицейские, оттеснив толпу зевак ещё подальше, по рации вызывают дополнительныых специалистов.
Я стою, словно оглушённый, почти ничего не замечая вокруг, и только два вопроса крутятся в моей голове. Первый – за что? И второй – что имел в виду Митрич, когда, уже теряя последние силы, прохрипел: "шестьдесят шесть"?
Капитан Чонсак.
Вызов поступил, когда мы стояли в очередной пробке неподалёку от универмага “Central”. Дежурный оператор сообщил, что возле дискотеки “Galaxy” произошло убийство иностранца. Происшествия с иностранными гражданами в нашей стране, имеющей немалые доходы от туризма, вообще считаются чрезвычайными происшествиями. А уж убийство – тем более.
Иностранцы для нас, как священные коровы для индусов. Конечно, пока они не преступают закон. А таких, среди приезжих, поверьте, бывает очень и очень немного. Понятное дело, что даже среди тайцев, которые не очень в ладах с законом, любой иностранец как бы защищён особым иммунитетом. Правда, до тех пор, пока в его кармане шуршат деньги и он готов платить за услуги.
Но даже если денег в кармане у фаранга нет, это ещё не повод, чтобы его убивать. Значит, должна иметь место очень серьёзная причина для убийства. Либо, само убийство – есть следствие внутренней разборки между самими приезжими. Что ж, приедем – определимся.
Патрульные полицейские как раз освобождали место происшествия, когда мы подъехали к “Galaxy”. Основная толпа стояла чуть поодаль, у ресторана. Я хорошо знал это место: не один вечер провёл я здесь с друзьями, когда ещё не был женат и мог позволить себе подобные шалости. Убитый фаранг лежал как раз неподалёку от входа в ресторан.
Рядом с ним, придерживая убитого за голову покачиваясь, словно зомби, сидел ещё один фаранг. Меня порязил вид его босых ног, ступни которых были красными от крови. Его одежда тоже была перепачкана кровью убитого, а может быть чьей-то ещё. Взгляд сидящего не фокусировался ни на одной точке и был направлен просто в пространство. Хозяин ресторана, стоявший среди остальных зрителей, отрицательно покачал головой, заметив мой вопросительный взгляд.
– Это его друг, – добавил он, после небольшой паузы.