Банк хранящий смерть
Шрифт:
— Мейбл нет дома. Пошла в церковь помочь с цветами и удостовериться, что все прибрано.
Он указал гостю на стул у огня. Дрова Блэкуотера ярко горели в блэкуотерском камине. Стены украшали картины с изображениями лошадей.
— Неужели все эти замечательные животные прошли в свое время через ваши руки, мистер Паркер?
Начинай разговор с тем, близких собеседнику, напомнил сам себе Пауэрскорт. Как знать, может, в разговоре со старой леди в большом доме он выбрал неверный тон?
— Именно так, лорд Пауэрскорт, все они. Вот эти три справа от вас родились в один год. Их звали Аполлон, Анхис и Ахиллес.
— А что, Ахиллес и в самом деле был таким быстрым, мистер Паркер? — Пауэрскорт заметил, что разговор о лошадях служил прекрасным пропуском в мир Самуэля Паркера: ведь тот как-никак всю жизнь провел с окружении этих животных.
— Ахиллес-то, лорд Пауэрскорт? Быстрым? Вот уж нет! Несмотря на такое имя, он был настоящий тихоход. Но славный конь, право слово.
— Когда я служил в армии, у нас тоже были замечательные лошади, мистер Паркер, просто великолепные. — Пауэрскорт подумал, что в молодости Самуэль Паркер тоже мог служить в армии. Многие конюхи осваивали азы своего ремесла в частях королевской артиллерии или транспортных подразделениях.
— Так вы служили в армии, милорд? Я тоже хотел послужить, пока был молодым, да мать меня не пустила. «Здесь у тебя есть хорошая надежная работа, — твердила она, — зачем искать смерти за границей?» Не знаю, может, она была и права. Значит, вам удалось повидать мир, милорд?
— Да, я провел несколько лет в Индии, — сказал Пауэрскорт, — на самом севере, на границе с Афганистаном. Служил в армейской разведке.
— Да что вы! — Самуэль Паркер подался вперед. — Вот бы и мне побывать в таких местах! Посмотреть на этих дикарей, дервишей или как там их называют. А скажите, приходилось ли вам встречать каких-нибудь необычных чужеземцев?
Пауэрскорт усмехнулся.
— Приходилось, мистер Паркер. Одно племя даже пыталось меня убить. Это были совершенные дикари. Но, знаете, они очень любили-своих лошадей.
— А видели ли вы высокие горы, лорд Пауэрскорт, такие, на вершинах которых круглый год лежит снег?
Оказывается, в груди Самуэля Паркера, который всю жизнь провел в тихом и чинном Оксфордшире, бьется сердце истинного путешественника, подумал Пауэрскорт.
— Горы, мистер Паркер, там действительно огромны. Просто огромны. Некоторые из них почти тридцать тысяч футов вышиной, их пики покрыты снегом даже в разгар лета. У меня дома есть альбом с фотографиями. Я привезу его показать вам в следующий раз.
Честное лицо старого конюха засветилось радостью.
— Это будет очень любезно с вашей стороны, лорд Пауэрскорт. Но, боюсь, мы заболтались и забыли о деле. Мистер Фредерик сказал мне, что вы хотели поговорить со мной о старом мистере Харрисоне.
— Верно. Не могли бы вы рассказать о том, как он жил здесь, как проводил дни, про ваше с ним общение. Не спешите, мистер Паркер, рассказывайте обстоятельно.
— Ну, — начал Самуэль Паркер, пытаясь привести в порядок свои
Он замолчал. Пауэрскорт не торопил его.
— Я служил старому мистеру Харрисону и ухаживал за его лошадьми. Десять лет назад он довольно много ездил верхом, на Цезаре или на Анхисе. Ему всегда очень нравился Анхис. Но в последние годы он мог совершать лишь короткие прогулки вокруг озера. «Каждый новый день все выглядит иначе, Самуэль, — говорил он мне обычно. — Я хочу видеть, как все меняется».
На миг Самуэль Паркер погрузился в воспоминания.
— А потом, год или два назад, что-то изменилось. После одного несчастного случая он уже не был таким крепким, как прежде. У него сильно болела нога, и ему то и дело приходилось обращаться к врачу. Я грешу на эту Клеопатру, упрямая была кобыла, вечно себе на уме. После того случая он стал ездить очень медленно, иногда на пони. И это тоже было непривычно. — Самуэль Паркер почесал затылок и подбросил поленьев в огонь. — Он стал приносить с собой бумаги. Письма, которые получал, должно быть, из банка. Вы ведь еще не видели эти храмы у озера, лорд Пауэрскорт?
Пауэрскорт покачал головой.
— Иногда он работал там, разбирал бумаги. Брал с собой складной столик и мог спокойно работать, писать письма. Прямо в храмах. Иногда он давал мне письма и просил отправить их. В последнее время он передвигался все медленнее. Состарился, да и нога давала о себе знать, но я уверен, что разум его работал быстрее, чем ноги.
Самуэль Паркер остановился. Пауэрскорт ждал. Может, старик вспомнит что-то еще. А может, и его память тоже истощилась.
— Все это очень интересно, — произнес наконец Пауэрскорт, — вы прекрасный рассказчик. Могу я задать вам пару вопросов, мистер Паркер?
— Конечно, милорд. Длинные речи мне никогда не давались, как вы могли заметить.
— Не могли бы вы поточнее вспомнить, как давно старый мистер Харрисон стал приносить с собой на озеро работу?
Самуэль Паркер посмотрел на огонь и медленно покачал головой.
— Боюсь, что не припомню, милорд. Но это началось примерно в то же самое время, как заговорили о новом юбилее в Лондоне. Мейбл мне напомнила об этом на днях. Она помешана на подобных вещах, на юбилеях этих, милорд. В восемьдесят седьмом году, когда отмечали предыдущий юбилей, мне пришлось тащиться за ней в Лондон. Она до сих пор все до мелочей помнит, Мейбл моя. Но на этот раз вряд ли у кого из нас духу хватит туда отправиться. У Мейбл уже ноги не выдержат, так-то.
— А когда старый мистер Харрисон брал с собой на озеро письма, — Пауэрскорт старался держаться как можно более непринужденно, — не мог ли он какие-то из них оставить там, в храме? Или где-то еще?
— Никогда не думал об этом, милорд.
Паркер на время погрузился в молчание.
— Впрочем, возможно. Порой он возвращался, и пачка бумаг, казалось, была тоньше, чем изначально, понимаете, что я имею в виду?
— А не знаете ли вы, — и тут Пауэрскорт внимательно посмотрел на собеседника, — где именно он мог их оставлять?