Банк хранящий смерть
Шрифт:
Взошла почти полная луна и превратила море в сверкающую серо-серебряную гладь. Пауэрскорт прихватил с собой самый лучший бинокль, который на время одолжил у Джонни Фицджеральда. В десятый раз за этот вечер он пристально осмотрел широкие просторы Ирландского моря, но ничего не обнаружил, даже темного силуэта парохода, направлявшегося на север в Дублин. И снова засомневался, правильно ли он выбрал место. Опять вспомнил жену и детей. Вот Томасу наверняка бы понравилось лазить по этим скалам. Пауэрскорт подумал о семье бедняков, которую опекала леди Люси, об этих Фареллах, и понадеялся, что смерть больше не посетит их дом. Он стал размышлять о своем расследовании, об обезглавленном трупе, найденном у Лондонского моста, о загадочном проклятии семьи Харрисонов, которое еще может истребить их всех. Он вспомнил дворецкого Джонса — правду ли тот рассказал? — и Чарлза Харрисона, несчастного и озлобленного мальчика, отец которого умер, а мать сбежала с любовником-поляком, оставив сына на попечении родственников, исполнявших свой долг, но не любивших ребенка. А может, между немцами в Берлине, Харрисонами в Лондоне и заговорщиками в Дублине существует какая-то связь?
Что, если этой лунной ночью ирландцы вот также вглядываются в морскую даль, выискивая корабль, моля о щедрых поставках денег, оружия и взрывчатки? Он посмотрел в бинокль на улицы Грейстонса. Не высматривает ли там кто-то, так же как он сам, сигнал или парус? На память Пауэрскорту пришла легенда об отце Тесея, которому сообщили о возвращении в Афины корабля его сына. Вот так же смотрел он с башни на скале на приближающийся корабль. Белый парус означал, что сын жив, черный — что погиб. Легенда гласит, что Тесей забыл поменять парус, и его отец в отчаянье бросился со скалы в море, оставив афинский престол победителю Минотавра. Пауэрскорт подумал, что, возможно, Тесей за время плаванья слишком полюбил власть и не пожелал снова оказаться на вторых ролях при отце. Что, если он намеренно не сменил паруса? Отцеубийца стал правителем Афин, но об этом знали лишь бессмертные боги, и они в конце концов покарали Тесея. Интересно, сменил бы паруса Харрисон? Пауэрскорт вспомнил черные паруса на картинах Тернера, изображавших похороны в море: огромные корабли движутся очень медленно, тело осторожно опускают в воду, черные паруса означают гибель еще одного английского героя.
Каждые пять минут Пауэрскорт осматривал горизонт с севера на юг. Он проверил и двери домов — не скрывается ли в тени его соперник, лелея надежду, что оружие поможет принести свободу злополучному острову? Вот так же сидел он в засаде на склоне горы в Индии, когда они с Джонни Фицджеральдом пять дней и ночей подстерегали представителей взбунтовавшихся племен, которые должны были собраться на встречу, место которой им, Джонни и Пауэрскорту, было неизвестно. Джонни придумал тогда светящиеся игральные карты — оригинальный способ зарабатывать на жизнь: карты, которые видно в темноте. Это изобретение могло бы принести богатство какому-нибудь счастливчику. И ночи солдат, стоящих в карауле, и моряков на вахте уже никогда впредь не были бы такими безрадостными, как прежде. Только представьте свое ликование, когда вы в три часа утра достаете туза пик, а кругом еще такая темень, что хоть глаз выколи.
Время от времени Пауэрскорт прохаживался по комнате, разминал ноги, тер глаза. В четыре часа он решил, что этой ночью уже ничего не случится. На море не было ни единой лодки. Суда, следовавшие из Гамбурга или Бремена, не тревожили в эту ночь покой Грейстонса. А вдруг он все же все перепутал и ему надлежит сейчас быть в совсем другой пустынной бухте, где-нибудь в Керри или Конемаре, или на безлюдном изрезанном побережье Донегала, куда из Германии доплыть гораздо легче? Пауэрскорт последний раз навел бинокль на море, но ничего не увидел. Когда небо на востоке окрасили лучи восхода, он отправился спать, и спал беспокойным сном. А меж тем над Ирландским морем занималась заря.
19
— Ты навестишь свой старый дом, Фрэнсис? — вспомнил Пауэрскорт голос леди Люси, пробудившись от беспокойного сна в полдвенадцатого на следующий день. Увы, даже в Ирландии никто не подаст вам завтрак в такое время. Пауэрскорт сообщил Люси о намерении посетить родные края, когда они пили дома чай. Он улыбнулся жене. Ему давно хотелось отвезти Люси в Ирландию. Как-то раз он даже заказал билеты, но так и не решился на следующий шаг. Возможно, из суеверного страха он не хотел везти вторую жену в те места, где когда-то утонула первая.
— Не знаю, как все сложится, Люси. Возможно, я буду слишком занят. А ты считаешь, мне следовало бы побывать там?
Леди Люси заботливо посмотрела на Оливию, уснувшую на диване: левой рукой девочка закрывала лицо, словно защищаясь от сил зла.
— Мне кажется, тебе бы стоило съездить туда, Фрэнсис, и снова на все посмотреть. Сады должны быть очень красивы в это время года.
— Меня беспокоят призраки, Люси. Думаю, по весне, когда мягкий свет падает на горы, они особенно сильны.
И все же он оказался на дороге, которая вела к дому, где они с сестрами жили в детстве. Было около полудня, и окрестности Уиклоу были залиты солнцем. Старый садовник Майкл О'Коннел узнал Пауэрскорта, когда тот шел сквозь заросли рододендронов. Вот и первый призрак, подумал Пауэрскорт.
— Лорд Фрэнсис, как приятно вас снова видеть! Я бы вас всюду узнал. Хозяев сейчас нет дома, так что можете все тут осмотреть. Почти ничего не изменилось, думаю, вам приятно это слышать.
Пауэрскорт вспомнил, как садовник учил его нанизывать на нитку каштаны, делать лук и стрелы, ездить верхом. Под присмотром этого старика он прятался в деревянном коне и грабил Трою, известную всем остальным, как конюшни. Небольшой сарай за домом служил Черной Дырой Калькутты. Частенько он лежал в засаде на холмах, окружавших дом, представляя себя стрелком Веллингтона на Ватерлоо, ожидающим последнего, обреченного на поражение, наступления маршала Нея и императорской гвардии.
И вот он у родного дома, стоит на вершине холма и смотрит на прилегающие горы. Перед домом разбит самый прекрасный цветник во всей Ирландии, копия какого-то причудливого итальянского каприза, подсмотренного где-то в окрестностях Рима. Длинная вереница ступеней ведет вниз к удивительному фонтану на маленьком озере. Вдоль дороги стоят бронзовые карлики, держащие бронзовые урны. Пауэрскорт вспомнил, как два друга его отца на спор пытались подняться верхом по этим ступеням, победитель получил тогда пятьдесят фунтов. Он и сам пытался кататься с них зимой, когда ступени покрывались льдом, и едва не сломал себе шею.
Пауэрскорт посмотрел на дом. Третье слева окно на третьем этаже было окном его спальни. Он поглядел на синие холмы на горизонте и вспомнил, как, когда ему было лет десять или одиннадцать, мать однажды пришла к нему необычайно оживленная — весь морозный ясный зимний день она провела на охоте. Он спросил, чем ей так нравится это занятие, и она, смеясь, растрепала ему волосы.
«Все очень просто, дорогой. Нет ничего восхитительнее, чем скакать во весь опор по полям на сильной и надежной лошади, перепрыгивать через изгороди и другие препятствия, словно у тебя выросли крылья! В такие минуты чувствуешь, что живешь в полную силу!»
Пауэрскорт улыбнулся своему воспоминанию. Сам он никогда не увлекался охотой. Похожий восторг он испытывал порой в Индии, когда они с Фицджеральдом жаркими пыльными днями выступали с отрядом кавалеристов против армии мятежников. Он помнил это острое ощущение того, что ты жив, ведь в любую минуту тебя могли убить.
Пауэрскорт перевел взгляд на окна большой гостиной на первом этаже. Как-то раз он попытался спрятаться там перед балом. Отец любил танцевать, особенно с матерью, и раз в год на бал к Пауэрскортам съезжались сливки местного и дублинского общества. Он представил себе отца, необычайно элегантного с белым галстуком и во фраке, развлекающего дам, чей смех разносится по всему дому, а оркестр снова и снова играет вальс, который так любили его родители.