Банк страха
Шрифт:
— О’кей. Что же самое важное?
— Самое важное — это не то, чем владеет «Койот инвестмент», а то, кто владеет самой «Койот инвестмент».
— Это же ясно. Назир Хаммуд.
— Не так ясно, мой дорогой Сэм.
— Кто же тогда?
Баракат поднял указательный палец и прижал его к носу.
— Вот в чем вопрос, не так ли? Кто же ею владеет?
— Выручайте. Мне это нужно знать.
— Возможно. Но вы должны объяснить мне, почему вас это так интересует.
— Я помогаю одному человеку. Человеку, который очень боится Хаммуда и нуждается в информации
— Почему он его боится? Хаммуд хочет захватить его компанию?
— Ничего похожего. Он вообще никто. Между нами, он повар-филиппинец, который подозревает, что Хаммуд убил его жену. Я обещал ему помочь.
— Ах, Робин Гуд! — сказал Баракат, снова подняв палец и приложив его к носу. — О’кей. Нет проблем, хабиби. Вы, американцы, вечно придумаете что-нибудь эдакое. Помогать маленьким людям; бороться за проигранное дело. Именно это делает вас такими симпатичными. Прошу прощения за свой вопрос.
— Вы собирались сказать мне, кто хозяин «Койот».
— Нет, не собирался. Но теперь, когда я вижу, что это скорее благотворительность, чем бизнес, я расскажу вам кое-что из того, что слышал сам. Это только слухи, понимаете?
— Понимаю. Валяйте.
— «Койот» — очень конфиденциальная собственность и потому очень неясная. Но многие считают, что сам Хаммуд имеет довольно малую долю. Может, процентов десять.
— Кто же владеет остальным?
— Вот именно. Вот бы нам об этом узнать!
— Продолжайте, Асад. Кто же?
— Хотите знать, что думаю я?
— Да, ради Бога!
— Багдадский Правитель.
— Как так?!
— Вполне возможно, дорогой мой. Мне говорили, что значительная часть акций «Койот» в действительности принадлежит оффшорным компаниям, которыми владеют преимущественно члены семьи Правителя. Вы этого никогда не докажете; но считают, что это яичко — из гнездышка Правителя.
— И сколько же оно стоит?
— Минимум пять миллиардов долларов. Может быть, вдвое больше. Может, в пять раз. Кто знает? Сколько бы их ни было, они вложены в самые замечательные фонды Европы и Америки. И накручивают наличность в достаточных размерах, чтобы поддерживать старика в Багдаде на плаву сколь угодно долго, как бы ни старался весь остальной мир заставить его побыстрей уйти на покой.
— Прибыль уходит к Правителю?
— В основном да. Если мои сведения верны, то прибыль делится раз в квартал: Хаммуд удерживает свои десять процентов или сколько там, а остальное распределяется между подставными компаниями Правителя.
— А где они могут находиться?
— Не знаю. Может, в Лихтенштейне. Может, в Люксембурге. Может, в Панаме. Может, в Женеве. Швейцарцы хранят секреты не хуже панамцев, зато с ними приятней иметь дело. И потом, в Женеве говорят по-французски, а не на этом нелепом испанском.
Хофман пытался осознать то, что ему сказал Баракат.
— Значит, «Койот» — это более или менее собственный банк Правителя, а Хаммуд — его банкир. И все работает как часы.
— Да, пока кто-нибудь не пожадничает.
— Что вы имеете в виду?
— Знаете, дорогой мой, среди арабов всегда ходят слухи про
— Простите, Асад, но я вас не вполне понимаю.
— Я хочу сказать, что если я имею десять процентов, то могу вдруг вообразить, что заслуживаю двадцати процентов. Или, еще лучше, пятидесяти. Слаб человек. И если мне кажется, что никто не видит, у меня возникает искушение запустить лапу в корзину и взять их.
— И что, кто-то уже пожадничал?
— Откуда мне знать? Ну действительно, Сэм, не будьте наивным. Мы же говорим об Ираке, где никто и ни о чем не знает. — Баракат снова посмотрел на часы. Это означало, что интервью окончено.
— А допустим, кто-то из сотрудников Хаммуда обнаружил его лапу в этой корзине. Что произойдет с этим человеком?
— Харам, — сказал Баракат. Это арабское слово означало примерно: «Какой стыд!»
Хофман опять не понял, что он имеет в виду.
— А точнее?
— Боюсь, что этот человек должен умереть.
— Умереть?
— Да. Malheureusement. [9] Нехорошо. Харам.
Хофман был потрясен тем, как спокойно говорил Баракат о смертном приговоре тому, кто сунется в дела «Койот инвестмент». Он вспомнил о субботнем вечере, о Лине и о тушении сигарет. Баракат еще раз посмотрел на часы.
— Прошу вас, Асад-бей. Я должен понять еще одну вещь. Откуда вообще взялись эти деньги, с самого начала? Ведь речь идет о миллиардах долларов. Как удалось Правителю вывезти их из страны так, чтобы никто не узнал?
9
К сожалению (фр.).
— Но это последний вопрос, дорогой мой. — Он укоризненно покачал пальцем, показывая, что Хофман злоупотребляет его гостеприимством. — Многие придерживаются того мнения, что источник денег — это комиссионные, которые брал Правитель за иракскую нефть. Пять процентов от всех доходов перечислялись куда-то на секретный счет. Оттуда и взялись деньги. Так думают многие, но я в этом не уверен.
— Почему?
— Потому что эту историю повторяют слишком многие. Она не может быть правдой. Нельзя хранить кучу денег в секрете, если об этом все знают. Так в этом мире дела не делаются.
— Откуда же тогда взялись деньги, если не из комиссионных за нефть?
— Я вам скажу, что я думаю. Но только потому, что почитаю вашего отца.
— Скажите.
— Десять лет назад правительство Ирака проворачивало дело с покупкой истребителей у Франции. Контракт был подписан. Но в это время Ирак вступил в войну с Ираном и ввели эмбарго на вооружение, поэтому истребители так и не были поставлены.
— Правильно. Я помню, что читал об этом деле.
— Но поскольку контракт был подписан, Ирак мог уже заплатить за истребители полностью, понимаете? И эти деньги уже могли быть переведены на некий номерной банковский счет в Швейцарии, где должны были лежать до того, как будут поставлены истребители.