Банка с червями
Шрифт:
– Можно и так выразиться. Да, прошу. Пока в долг, под двадцать процентов сроком на десять дней. И ты, таким образом, вступаешь со мной в долю.
– В какую долю?
– А вот это пока секрет, детка. – И я улыбнулся своей таинственной улыбкой. – Обещаю через десять дней все тебе вернуть. Ты же знаешь, я не обману.
– Как раз этого я не знаю. – Берта пристально смотрела на меня. – Хочешь попробовать прижать Раса Хэмела?
– Да с чего ты взяла? Я же его и не упоминал!
– И так ясно, что ты на него работаешь. Вчера весь вечер ты про него спрашивал. А как только я спросила, не он ли тебя
Я вздохнул:
– Строго между нами, детка, я правда на него работаю. Он думает, что его жена водит его за нос, и нанял нас следить за ней. Только Бога ради никому не сболтни.
– Следите за этой постной фитюлькой? – фыркнула Берта. – Да Хэмел спятил. Разве такие способны любовь крутить? Только и умеют, что перебрасываться мячиками в теннис да удить рыбу.
– Так-то оно так, но ведь кто-то мог и завлечь ее. Представь, что ее взял в оборот какой-нибудь другой богач, помоложе Хэмела. С Хэмелом ей скучно, он целыми днями пишет, а этот тип всюду с ней разъезжает, заговаривает ей зубы, вот в конце концов и завязывается пламенная любовь. Такое и раньше случалось, и впредь так будет.
Берта пожала плечами:
– Все может быть. Но ты-то какое к этому имеешь отношение?
– Это же моя работа, детка. Мне только не хватает маленького начального капитала.
– Сколько тебе нужно?
Я видел, что заинтересовал ее, и хотел закинуть удочку насчет пятидесяти долларов, но решил не мелочиться.
– Ну, скажем, триста долларов.
– Триста! – Берта даже вскрикнула. – Полечись сначала.
– Ну ладно, детка, забудем. Я найду кого-нибудь другого. Я же не подарок прошу, а в долг. Таких, кто с радостью согласится ссудить мне на десять дней триста долларов под двадцать процентов, я кучу найду.
– Да не ври, пожалуйста. Кроме меня, тебе никто и пяти долларов не одолжит. Ну ладно, Барт. – Она раскрыла сумочку и вынула кошелек. – Вот тебе пятьдесят долларов на десять дней под двадцать процентов.
Я заглянул в ее кошелек. Казалось, он битком набит зелеными купюрами.
– Ты что, банк ограбила?
Берта сунула мне две бумажки и защелкнула замок.
– Учти, если тебе засветит большой куш, я жду своей доли!
– Как только что-нибудь получу, получишь и ты. – И, чувствуя себя снова богачом, я спрятал деньги в бумажник.
– А теперь поедем выпьем. Ну-ка, отвези меня в бар “Цезарь”. Умираю хочу выпить.
Я помедлил. Коктейль с шампанским стоил у “Цезаря” десять долларов. Но колебался я лишь несколько секунд. Ведь я опять разбогател! На что ж тогда деньги, если их не тратить?
Я запустил двигатель, и мы отправились к бару “Цезарь”.
К пиратским островам я приплыл чуть позже половины седьмого. Этому предшествовала смертельная борьба с самим собой: до чего же не хотелось мне вставать в половине пятого! Но с помощью будильника и трех чашек крепчайшего кофе я в какой-то мере с собой справился.
Накануне Берта спешила еще на одно свидание, а потому, выпив две порции коктейля с шампанским и забросав меня новыми вопросами, на которые ответа не получила, она куда-то унеслась. А я вернулся домой один и запасся кое-чем для предстоящего путешествия на острова. Достал армейский комплект для джунглей – во Вьетнаме я из него не вылезал: камуфляжную
В круглосуточном кафе на набережной я купил пакет сандвичей с мясом. Лодка уже ждала меня в гавани.
Подплыв к островам, я заглушил подвесной мотор и переоделся. Странно было снова облачаться в этот костюм, но, судя по густым зарослям, покрывавшим острова, именно такой здесь и требовался.
Намазав лицо и руки мазью от москитов, которым ничего не стоит сожрать человека заживо, я заплыл в широкий ручей, где вчера скрылась яхта Нэнси.
Я плыл медленно, мотор стрекотал едва слышно. Над лодкой, как занавес, свисали виноградные лозы и лианы. После ослепительного солнца мне казалось, что я попал в душный парной туман.
Вокруг жужжали тучи москитов, но мазь их отпугивала. Скоро я увидел впереди солнечный свет и ввел лодку в крошечную лагуну. Выключил мотор и дал лодке подплыть к ближайшему берегу. В джунгли вела хорошо утоптанная тропинка. На берегу стоял крепко вбитый в землю столб, и я догадался, что к нему крепят яхту. Я тоже привязал к этому столбу свою лодку, перекинул сумку через плечо, сжал в руках нож и крадучись двинулся по тропе, настороженно вглядываясь, не видно ли змей. Прошел около четверти мили. При моем приближении в листве у меня над головой вспархивали синие сойки и черные дятлы. Жара стояла невыносимая, и пот бежал с меня ручьями. Я увидел, что впереди тропа делает крутой поворот, стало светлей, и я догадался, что там, за поворотом, поляна.
Все приемы войны в джунглях сразу ожили у меня в памяти. Я пополз вперед, остерегаясь и не издавая ни звука, пока не приблизился к огромному стволу. Из этого укрытия я смог обозреть поляну.
На ней в тени стояла зеленая брезентовая палатка. В таких я обычно жил, когда воевал во Вьетнаме. В них свободно помещаются четыре человека. Вход в палатку был зашнурован. Рядом с ней стоял переносной набор приспособлений для барбекю и два складных брезентовых стула. Трава вокруг была вытоптана.
Мое открытие озадачило меня. Неужели это и есть любовное гнездышко? Трудно было поверить, что Нэнси встречается здесь с любовником. В палатке, наверно, жарко как в печке.
Я старался не двигаться, гадая, нет ли там кого сейчас. Судя по зашнурованному входу, никого внутри быть не должно. Оглядевшись, я облюбовал большой цветущий куст недалеко от тропы и, пригнувшись, бесшумно подобрался к нему и спрятался. Отсюда меня видно не было, но палатка просматривалась хорошо.
Надо мной отчаянно жужжали москиты. Если не считать этого и щебета птиц, в джунглях стояла тишины. Я обтер пот с лица, открыл сумку и отхлебнул из термоса. Очень хотелось закурить, но я опасался, что дым меня выдаст. Оставалось сидеть и ждать. Ожидание оказалось долгим, томительным. Я то и дело смотрел на часы. Когда стрелки подошли к восьми сорока пяти, вдруг послышалось насвистывание, кто-то приближался к палатке, и я распластался на земле. Затем зашуршали опавшие листья и зашелестели виноградные лозы – видно, их нетерпеливо раздвигали в стороны. Идущий не сомневался, что вокруг никого нет. Он не соблюдал никаких предосторожностей.