Банкир
Шрифт:
— Ты бы поделился, где так изнервничался… А то девки жалуются: попадется жлобяра, и здоровенный вроде, и нестарый, а она ему и то, и это — а все никак… И все, как один, твердят: нервное. Им только намекни — они за твоей нервотрепкой в очередь станут да еще в баксы упакуют, что кочан!
— Чего не разбудила?
— А зачем? Вижу — мужик умаялся, разнежился, так пусть спит. И еще — во сне ты кричал.
— Что кричал?
— Не разберешь… Нырял все куда-то… И другим нырять велел. Прямо — котик морской, да и только. И матом крыл кого-то…
— Ладно. В городе была?
— Не-а. На Луне.
— Что болтают?
— Всякое.
— Для меня? …
— Мужика нашли. Без сознания. В гидрокостюме.
— Где?
— Километрах в полутора от сгоревшего особнячка. Сразу внизу — обломки вертолета — тот просто на части развалился. Чем-то сильно его шарахнуло. Ну а чуть дальше — обломки мужичка. Уж как он из этого вертолета вымахнул — непонятно, а только ему повезло: в пихту влетел. Правда, ни одной кости целой, так говорят.
— Но живой?
— Пока живой.
— И где он сейчас?
— В райбольнице. В реанимации.
— А у тебя сведения откуда?
— От верблюда.
— Тоже, как и конь, с погонами?
— Ага. Только у этого просветов нет.
— Прапорщик, что ли?
— Пфи-и…
— Тогда генерал.
— Догадливый ты. Прямо «брейн-ринг» какой-то, а не мужчинка.
— Ты всегда была дама с размахом…
— Не наговаривай на честную девушку. Его одна из молодежи утешает. На постоянку. А я у них — вроде как друг семьи.
— Слушай, а он, как другу семьи, тебе не поведал — охрана там стоит, у реанимации той?
— Ага. Сержантик-первогодок. Из срочников.
— Блин! Так его что, на живца там поставили?!
— Ментика?
— Корта!
— Корт? Это водолаз, что с неба упал? Хм… Вот не знала, что вы, рыбы, еще и птицы!..
— Мы еще и звери! Оч-чень клыкастые! — Саша заметался глазами по комнате.
— Бойко… Не лез бы ты туда… Говорю же — дело тухляк. И этого парня, единственного, чудом выжившего, там как на полигоне положили: приходи и добивай. А ментику тому наверняка и «пушку» не выдавали: абы не пальнул сдуру или со страху, а то — вообще в коридоре посадили, проформу соблюсти… Говорю тебе — воняет от всего этого, как от падали! И если все — и УВД, и ФСБ решили схоронить дело тишком вместе с этим твоим Кортом, они его схоронят, будь спок!
Бойко, как любимого мужчину тебя прошу, не лезь в это дерьмо!
— Да я по самые яйца в нем! Поняла?!
— И незачем так орать.
— Где одежда?!
— А вы, молодой человек, сегодня ко мне без костюма пожаловали, — вроде обиженно поджала губки Нелли. — И без букета роз.
— М-да… Слушай, у тебя вообще нечего надеть?
— Отчего же? Могу девушкой нарядить. Будешь просто пре-ми-и-иленькая…
— Нелька!
— Вот так всегда. Я же умная. — Она вышла, вернулась с костюмом, ботинками, пуловером. — Даже и не думай! Не с чужого плеча. Девушка, пока ты дрыхнул, успела на базар смотаться! Пиджачок — чистый твид, ненашенская работа… Нет, ты скажи, кто тебя еще так любил, а? Я ведь по зенкам твоим бесстыжим и злющим поняла: тебе бы отоспаться, а дольше ты не усидишь… А знаешь, они у тебя зеленые, как море…
— Что?
— Глаза. Зеленые. Как там во дни юности пелось? «У беды глаза зеленые…»
Потому что ты кот. Подлючий и гулявый. Хоть и морской. Я ж, как дура, отдалась ему на учительском столе четырнадцати лет от роду, с девством рассталась, можно сказать,
Саша быстро оделся. Проверил оружие. Неожиданно поднял глаза.
— Слушай, ты чего сорвалась? Ты вспомни, в школе хоть один хлопчик потом остался, с которым бы ты «нет»? А этот пузатый партийный боров?
— Вот то-то и оно, Сашенька, что все это было потом.
— Угу. Мальчик — в армию, девочка — под кустик.
— Что ж уж поделать? А чистое девичье любопытство? А естество, тобою, злыднем, до поры побуженное? А ты? Не смог простить девушке безвинных шалостей и глупого легкомыслия… Э-эх! Вот и живешь теперь бобылем! Это — за грехи!
Нелли подошла, обняла его шею, прильнула.
— Никого никогда не любила, кроме тебя, понял, зеленоглазый? Никого и никогда… — прошептала она ему на ухо. — Потому и хранит тебя Бог — для меня… Я по тебе скучаю… Всегда… Сколько бы лет ни прошло, а все наши…
Не пропадай, пожалуйста, не пропадай…
Глава 9
Альбер негодовал! Такого ляпа от высокопрофессиональной «Дельты» он не ожидал! Понятие «зачистка» и обязанности чистильщиков вполне определены и выполняются «на автомате», а здесь! Или сейчас везде «полу» — полуполитики, полулакеи, полумилорды, полувельможи?.. Но ничего нет хуже, чем полупрофессионал спецслужбы! Урон, наносимый «полу», может быть сопоставим по степени вреда только с целенаправленной работой противника!..
Внезапно мужчина усмехнулся, вставил в рот-щель очередную сигарету, скривил губы в усмешке… Жаль! Жаль, что август девяносто первого прошел под «знаком мудака» и сотни, тысячи профессионалов умылись дерьмом по самые уши, а потом — разбрелись на побегушки, кто куда… С каким бы удовольствием он служил, но не Магистру и даже не самому себе, а человеку, чей авторитет был бы для него непререкаем! Ну а поскольку сейчас таких нет, то и… Каждый сам за себя.
Первым побуждением Альбера было связаться с Магистром и тупо настучать тому на хваленую спецгруппу… Но… Есть много «но»… В данном случае за операцию полностью отвечал он, Альбер. И любое свое несогласие он мог выразить только после полного выполнения всех мероприятий или — приказа. Тем более, что все оперативные решения принимал именно он.
Отдавать приказ «Дельте»? По логике, он должен был поступить именно так, но… Ему надоело! Ему надоело, что сначала Корт, хоть и молча, относился к нему чуть свысока… Да, он, Альбер, уважает то, что Корт сделал, сумев выжить в безнадежной ситуации. Но — надолго ли?.. Альбер доведет дело до конца. Сам.
Он не хотел себе признаваться в том, что желал в действительности лишь одного: чтобы Корт оказался в сознании, чтобы тот с беспристрастностью профессионала оценил все происшедшее, как и то, что именно он, Альбер, пришел исправить небрежно сделанное другими. То, что Корт поймет все за долю секунды, он не сомневался; он хотел посмотреть боевому пловцу в глаза и увидеть в них то, что чувствовал к нему сам: «Я уважаю то, что ты сделал». Любой дилетант принял бы его за шизофреника, ни один из этих новых мальчиков никогда не понял бы его; но он, Альбер, знал: Корт поймет.