Банкротство мнимых ценностей
Шрифт:
Макс медленно пошел к свободной кровати, внутренне сжавшись, ожидая в любой момент какой-нибудь пакости, и, конечно, пропустил ее.
– Чего это у тебя ноги заплетаются? – смотря по сторонам, он не заметил подножки и тут же растянулся на линолеуме.
Грохнул хохот. Конечно, он упал, оступился, значит, лопух. Мало того, он еще и, похоже, оказался самым маленьким в группе, ведь завхоз сказал, что тут старшие ребята. В дверях, на его счастье, опять появился Петрович, видимо, и ожидавший чего-то такого, и прикрикнул на ребят:
– Но-но, не
И снова скрылся.
– Курить есть? – спросил сосед по койке, коренастый парень с цепкими глазами.
Максим отрицательно кивнул головой, размазывая злые слезы, которые сами полились по щекам, отчего он еще больше расстроился.
– Ну, рева-корова, – сказал кто-то почти добродушно.
В первый день Максима больше не трогали, все его просто не замечали, но он догадался, что пауза дана не просто так. К нему присматриваются, проверяют, дают передышку. Но все равно он обрадовался этому времени, у него будет возможность устроиться на новом месте, приглядеться и попытаться придумать, как жить дальше.
Он тоже присмотрелся к ребятам, особенно к тем, с кем попал в одну спальню. Тут все были старше его: от одиннадцати до шестнадцати. Очевидный лидер был Витя, которого иначе как Парамон тут почти никто не называл. Парамон ходил, поплевывая на пол, хамил педагогам, а с пацанами держался развязно и даже жестоко. Максим понял, что все остальные либо входят в команду Парамона и делают все, чтобы перед ним выслужиться, либо держат нейтралитет. Но никто при случае не упустит возможности пнуть и унизить слабого.
Вечером произошло еще одно знаменательное событие. Все уже собирались спать, когда открылась дверь, и на пороге опять показался завхоз, который вел за руку испуганно озирающегося мальчика лет двенадцати. За ними два каких-то мужика тащили кровать.
– Ставьте туда, в угол, у окна, там еще место есть, – распорядился Петрович и добавил, обращаясь ко всем: – Пацаны, к вам еще одно пополнение. Это Коля Николаев.
– Да задолбал ты водить всяких уродов, – зло прошипел Парамон.
– Ты как со мной разговариваешь, молокосос? – взъярился завхоз, но было видно, что он чувствует себя неуютно и внутренне признает, что ранг Парамона выше, чем его. – Я тебя в карцер отправлю, сука!
– Ну, отправь, отправь, – миролюбиво проговорил Парамон, видимо решив не раздувать конфликт. На сегодня ему хватит и других развлечений.
– У нас по нормативам и так больше кроватей стоит, чем положено, – произнес чей-то скучающий голос. – Скоро дышать нечем будет.
– Ничего, тебе хватит, Гагарин, ты и так дышишь чем попало.
Все заржали. Конфликт как будто был улажен, Петрович оглядел комнату и спешно ретировался.
Даже внешне новый мальчик производил впечатление слабого и болезненного: маленький, худенький, очки в толстой оправе, руки и ноги – как спички.
Его почему-то стали расспрашивать, в отличие от Максима, к которому никто интереса не проявил.
– Ты как тут очутился-то? Откуда? – спросил Парамон.
Коля прошел на свое место, стал раскладывать вещи и тихо рассказывать:
– У меня родители погибли в автокатастрофе, а взять было некому, бабушка совсем старая и больная, не сможет за мной ухаживать.
– Понятно, фигня какая, – с притворным сочувствием вздохнул Парамон. – Ну ты располагайся, чувствуй себя как дома. Мы тебя не обидим.
Кто-то хихикнул, но Парамон так посмотрел на весельчака, что тот мгновенно замолчал.
– А что ты любишь? Небось книжки читать?
– Я много чего люблю… Ребята, я так рад! Я думал, что в детдоме все подонки, а вы вроде нормальные. – Коля снял очки, на глазах у него заблестели слезы, но он через силу улыбнулся.
– Ладно, ладно, ты не переживай! – Парамон хлопнул его по плечу. – У нас все будет замечательно, весело всем будет. Устраивайся пока.
Коля кивнул и продолжил устраиваться на новом месте.
– Коль, а у тебя девочки были? – спросил кто-то.
Тот удивленно посмотрел на спрашивающего, помедлил и сказал:
– Я не буду отвечать, это личное.
– А друзья?
– Были, конечно.
– Это хорошо, у нас очень ценится настоящая мужская дружба, – одобрил Парамон.
Тут открылась дверь, и какой-то юркий невысокий мальчик тенью скользнул в палату и закричал необычно высоким голосом:
– Шухер, пацанва, Мегера ходит по комнатам, отбой!
Максим поразился тому, насколько быстро все очутились на своих кроватях и притворились спящими. Свет погасили. Макс тоже положил голову на подушку, надеясь, что все на самом деле лягут спать. Через пару минут дверь отворилась, в проеме показалась взлохмаченная голова директрисы. Она осмотрела комнату, ничего не сказала и закрыла дверь. Вся палата напряженно вслушивалась в стук ее каблуков по коридору и, когда они стихли, взорвалась всевозможными звуками ликования.
– Колька, а ты знаешь, что такое настоящая дружба? – послышался приглушенный голос Парамона. – Самая настоящая?
Коля, видно, почувствовал что-то неладное и испуганно замолчал.
– Ну что же, говори!
– Это, наверное, когда друзья заступаются друг за друга, и в беде вместе, и делятся самым лучшим, – робко предположил он. – Но мы с вами еще не друзья.
– Верно мыслишь, пацаненок, мы с тобой подружимся, чувствую, – веселился Парамон.
– Вот-вот, делиться, – подхватил коренастый сосед Макса по кличке Конь. – А готов ли ты с нами делиться?
Вконец растерянный Коля осторожно спросил:
– А чем делиться?
– Ну, тем, что у тебя есть. Что вот у тебя есть?
– Да ничего…
– Совсем ничего?
– Ну, белье мне выдали, одежду… А вещи и книжки дома остались, их взять не разрешили.
– А что еще? – продолжали глумиться пацаны.
– А больше ничего, – развел руками Коля.
– А вот и нет, – ухмыльнулся Конь. – У тебя еще есть очко.
– Я не понимаю, ребята…
– Очко подставляй, что тут не понимать? – хохотнул Конь, и вся палата грохнула от смеха.