Баопу-цзы
Шрифт:
Он оставляет драгоценный камень «сияющий в ночи» [27] лежать в пещере горного пика, и из-за него не происходит стычек на других горах. Он оставляет черепашьи панцири в водной пучине и тем избавляет их от беды быть просверленными и обработанными.
Идет он или же отдыхает, он одинаково хорошо знает, где надо останавливаться, и куда бы он ни пришел, везде он чувствует себя удовлетворенным. Он отбросил величие и грандиозность дворцовых наслаждений и научился избегать опасных дорог, на которых переворачиваются колесницы. Он вздыхает и стонет среди лазоревых скал, и все мириады вещей для него как бы превращаются в пыль и прах.
27
Название особенно редкого драгоценного камня, видимо, особого рода нефрита. «Планы борющихся царств» («Чжань-го цэ») повествуют, что некогда такой камень царь Чу подарил царю Цинь.
Он останавливается отдохнуть под раскидистыми ветвями дерева, и красные ворота богатых домов для него не отличаются от висящей на веревке двери дома бедняка. Он пашет на поле, и знаки военной и гражданской власти для него не более, чем плеть для слуг и рабов. Его напиток — простая родниковая вода, а его еда — лебеда и ботва гороха, пища домашнего скота. На досуге он премного радуется недеянию, для него равны и благородные, и презренные, поскольку ему чужд дух соперничества. Он таит в себе чистоту-добро и хранит Первозданную Простоту [28] , не знает ни страстей, ни горестей и является пустым сосудом совершенной истины [29] .
28
Первозданная Простота (пу) — очень важное понятие даосской мысли, этимологически «необработанный кусок дерева, чурбан». Обозначает простоту, скромность и безыскусственность мудреца, следующего природе в ее естественности. Прозвище Гэ Хуна (Баопу-цзы, то есть Мудрец, Объемлющий Первозданную Простоту) также восходит к этому понятию. Оно было дано Гэ Хуну из-за его скромности, воздержанности и непритязательности.
29
Пустой сосуд совершенной истины (цюань чжэнь сюй ци) — метафора полной отрешенности отшельника от мирских страстей и желаний, позволяющей ему вместить в себя всеобъемлющее, но столь же пустотное Дао-Путь.
30
Чистота и преснота (дань) — синоним даосской простоты и безмятежного покоя; это понятие стало также важной эстетической категорией, обозначающей классическую строгость и прозрачность художественного произведения.
31
Хаос (хунь) — первозданное состояние мира, не разделенного еще на противоположности.
Исполинский и огромный, безбрежный и всеохватный, он находится в полном соответствии процессу вселенских перемен. Его дух подобен тьме и подобен свету, подобен мутному и подобен чистому [32] . Кажется, что он отстает, но он перегоняет; кажется, что он ущербен, но он совершенно целостен.
Он не откажется от своего положения ремесленника ради почетной обязанности заменять покойника на траурной церемонии [33] или произносить жертвенные молитвословия. Но он не откажется и оставить ритуальные кубки и чаши для того, чтобы идти на кухню помогать не знающему своего дела повару [34] . Не отложит он и тушь с веревкой ради помощи в работе, из-за которой можно повредить руки. И ради скудного пропитания — смердящих крыс [35] он не согласится поменять свою жизнь на радости и горести посредственностей. Мудреца не притягивает слава обывателей, равнина не боится ударов молнии.
32
Ср. коммент. 8. Здесь говорится о том, что мудрец воссоединяет в себе такие противоположности, как инь и ян, будучи целостным и всеобъемлющим.
33
Речь идет о древнем обычае, согласно которому во время совершения погребального ритуала один из родственников (обычно сын) изображал самого покойного (ср. гл. 1 «Чжуан-цзы»).
34
То есть человек не должен пренебрегать своими обязанностями ради обязанностей другого рода и другого лица. Образ восходит к гл. 1 даосского трактата «Чжуан-цзы», называющейся «Беззаботное блуждание».
35
Образ, также позаимствованный в «Чжуан-цзы» (гл. «Осенние воды»): подобно тому, как великий Феникс не прельстится дохлой крысой, найденной совой, так и мудрец не променяет покой уединения на мирскую суету служебной карьеры чиновника-конфуцианца.
Нельзя во внешних вещах потопить возвышенный дух и нельзя ни выгодой, ни насилием осквернить его незапятнанную чистоту. Поэтому вершин счастья и наивеличайшего богатства мало, чтобы совратить его. Острого клинка и кипящего котла мало, чтобы принудить его. Так неужели же он станет скорбеть из-за клеветы и злословия? Никогда его сердце не смущается тем, что смущает толпу, и никогда никакие вещи не могли привести его в замешательство. Ведь пытаться это — все равно, что суйскую жемчужину метать в воробьев, лизать циньский геморрой, чтобы оказаться владельцем колесницы, подниматься на Сюминь за гнездами, плавать в Люйляне и ловить там рыбу [36] , по утрам быть желанным гостем, а по вечерам — негодным объедком для лис и птиц.
36
Здесь используются образы из различных мест «Чжуан-цзы». Их смысл примерно одинаков: все будут смеяться, если человек будет использовать драгоценный камень для стрельбы по воробьям; недостойно подхалимство врача, который вместо того, чтобы лечить геморрой циньского царя, вылизал его, и за это был награжден колесницами; только глупец будет ловить рыб в бушующих пучинах и водоворотах реки в местечке Люйлян, ибо рыбы там просто не живут.
Когда котел падает с палки, на которой он висит, и опрокидывается, то вылившееся уже не подобрать. Но именно из-за этого ведь мирские люди мчатся наперегонки в колесницах, хотя у достигших своей цели холодеет сердце и их охватывают разочарование и грусть.
Поэтому совершенные мужи отказываются от изысканных мелодий шао и ся и отбрасывают прочь тонкие роскошные ткани. Они расправляют свои шесть крыл на пустоши у Пяти Стен [37] , и им не приходится беспокоить затаившихся в тростнике охотников [38] . Они прячут свои рога и чешую [39] в неиспользуемых землях и не нуждаются в защите извилистых пещер. Они взирают вниз — и нет клекота хищных птиц, смотрят вверх — и нет раскаяния возгордившегося! [40] Никто из людей даже не подозревает, сколь они недосягаемы и далеки!»
37
Пять Стен (У чэн) — название стен, ограждающих резиденцию бессмертных на мифической мировой горе Куньлунь, расположенной на западе.
38
Выражение, восходящее к даосскому трактату II в. до н. э. «Хуайнань-цзы», написанному по заказу и при участии удельного царя Хуайнани по имени Лю Ань. Смысл выражения таков: мудрец не придает значения клевете и поношениям.
39
Здесь даосский мудрец сравнивается с драконом, символом мощи и величия. Мудрец обладает этими «драконовыми» качествами, но не являет их профанам.
40
Намек на фразу из «Канона Перемен» («И цзин»), гексаграмма 1, «Цянь» (Небо): «Наверху девятка. Возгордившийся дракон. Раскаяние». Выше речь шла о норах, соответствующих извилистому телу дракона. Фраза о «клекоте хищных птиц» вновь намекает на притчу «Чжуан-цзы» о Фениксе, сове и дохлой крысе (см. коммент. 24) и говорит об отсутствии у даосского мудреца зависти относительно сомнительных благ мирского процветания.
Глава 2
Рассуждения о бессмертных
Некто спросил: «Как же можно поверить в то, что святые-бессмертные живут вечно и не умирают?»
Баопу-цзы ответил: «Даже обладая наиострейшим зрением, нельзя увидеть все возможные в мире предметы. Даже обладая самым чутким слухом, нельзя услышать все возможные в мире звуки. Даже если у нас такие ноги, как у Да-чжана и Шу-хая [41] , то все равно, сколько бы мы ни обошли земель, не пройденных нами останется больше. Даже если мы наделены такой же мудростью, как у Юя, И и Ци Се [42] , то все равно не познанного нами будет больше, чем познанного. Все сущее беспрестанно изменяется и трансформируется [43] , и чего только нет в мире, а уж тем более это справедливо относительно святых-бессмертных, сведения о которых переполняют летописи на бамбуке и шелке. Так почему бы не существовать и пути обретения бессмертия?»
41
Да-чжан и Шу-хай — мифические помощники и гонцы сяского императора Юя, усмирителя великого потопа. Согласно «Хуайнань-цзы» (гл. «Формы Земли», «Ди син»), они могли за одно мгновение перемещаться из одного конца мира в другой.
42
Юй — имеется в виду мифический император Юй.
И — мудрый министр мифического совершенномудрого императора Шуня, предшественника Юя.
Ци Се — один из персонажей «Чжуан-цзы» (упоминается в гл. 1 этого памятника).
43
Намек на текст из «Дао-дэ цзина» (16): «Все сущее беспрестанно изменяется и трансформируется, и каждая сущность возвращается к своему корню».
Тогда спрашивавший громко рассмеялся и сказал: «Раз есть начало, обязательно должен быть и конец. Раз есть существование, обязательно должна быть и гибель. Поэтому совершенные мудрецы — Три Августейших, Пять Императоров, Конфуций и Чжоу-гун, равно как и мудрые Хоу-цзи, Шули-цзы, Чжан Лян и Чэнь Пин, искусные в споре Дуаньму Ци, Янь Ин, Суй Хэ и Ли И-ци, храбрецы Мэн Бэнь, Ся Юй и У Дин — все они умерли [44] . Таков неизменный принцип человеческого существования, предполагающий неотвратимую кончину.
44
Три Августейших — мифические культурные герои Суй-жэнь (открыл использование огня), Шэнь-нун (изобретатель земледелия) и Фу-си (изобретатель письменности и графических символов сил инь и ян); возможны и другие перечни.
Пять Императоров — божества пяти сторон света (включая центр), соотносимые обычно с такими мифическими правителями самой отдаленной древности, как Тай-хао, Янь-ди, Шао-хао, Чжуань-сюй и Хуан-ди.
Чжоу-гун (Чжоуский Герцог; в тексте «Баопу-цзы» назван своим собственным именем Дань) — младший брат и советник доблестного чжоуского царя У-вана, победителя тирана Чжоу-синя из династии Шан-Инь и фактического основателя всекитайского чжоуского государства (XI в. до н. э.). В конфуцианской традиции Чжоу-гун считается совершенным мудрецом и предшественником Конфуция.
Хоу-цзи (Государь Просо; собственное имя — Ци) — мифический прародитель чжоусцев и божество земледелия; Шули-цзы (собственное имя — Цзи; — младший брат циньского Хуэй-вана (эпоха Чжань-го, V-III вв. до н. э.), известный своим умом. Современники прозвали его Мешком Мудрости; Чжан Лян — один из мудрейших помощников основателя династии Хань Лю Бана (Гао-цзу, III-II вв. до н. э.); Чэнь Пин — государственный деятель начала династии Хань, помощник ханьского Гао-цзу.
Дуаньму Ци (Цзы-гун) — один из учеников Конфуция, прославившийся своим красноречием; Янь Ин — сановник циского князя Цзин-гуна (эпоха Чунь-цю), умело критиковавший ошибки своего государя; Суй Хэ — красноречивый мудрец, предсказавший основателю династии Хань Лю Бану (Гао-цзу) успехи в борьбе с его главным соперником, чуским государем Сян Юем; Ли И-ци (Ли Ши-ци) — мудрый помощник ханьского Гао-цзу, быстро получивший высокий титул.
Мэн Бэнь — уроженец царства Вэй (или Ци), известный своей храбростью; Ся Юй (Ся Сюй) — древний храбрец из царства Вэй; У Дин — знаменитый силач эпохи Чжань-го, без труда поднявший огромную каменную статую пятиголового быка, изготовленную по приказу циньского царя Хуэй-вана, за что и получил столько золота, сколько весила сама статуя.
Я знаю, что вначале выпадает иней, а потом следует всеобщее увядание; когда наступает лето, растительность утрачивает свою свежесть; когда созревает урожай, то не бывает цветения; когда плоды вот-вот созреют, листва засыхает. Но я не знаю, чтобы кто-нибудь прожил десять тысяч лет или смог бы насладиться вечным видением, не имеющим конца.
Поэтому древние не стремились стать бессмертными и не говорили о необычайном. Всему сверхъестественному ими сразу же полагался конец, и только естественное бережно сохранялось. Понимая, что черепахи и аисты существа иного рода [45] , нежели мы, древние смотрели на рождение и смерть как на утро и вечер.
45
Черепахи и аисты — существа, наделявшиеся древними китайцами огромным долголетием и даже бессмертием.
Утруждать свое сердце, стремясь к недостижимому, делать бесполезные дела, подобные гравировке по льду и резьбе по гнилому дереву, — такая работа никогда не будет успешной.
Разве не лучше разрабатывать планы для совершенствования своей эпохи и стремиться к успешному завершению текущего года? Разве не прекрасно иметь пурпурные и зеленые украшения, обвивающие упряжку «сокровенных самцов» [46] , подобных драконам, и ездить на разукрашенной колеснице вместо того, чтобы ходить пешком?! Разве не лучше совершать жертвенные возлияния из ритуального сосуда, чем заниматься пахотой в поле?!
46
Видимо, имеются в виду вороные скаковые кони. В данном эпитете обыгрывается выражение «Сокровенная Самка», используемое в «Дао-дэ цзине» (6) для обозначения Дао-Пути как вечного женственного принципа.
Всякий думает о словах поэта, воспевающих сельскую жизнь и ее праздники [47] , но я также глубоко вдумываюсь в слова Чжун-ни [48] о неизбежности смерти.
С другой стороны, рука недеяния схватывает только ветер, тень, которую вряд ли можно ухватить. Такой человек стремится к тому, чего нельзя достичь, и ведет по дорогам, уходящим исключительно в никуда. Он отбрасывает славу и процветание и устремляется к горестям и трудностям, не удовлетворяется легким и гонится за тяжелым. Он похож на мужчину, заигрывающего с одной женщиной у тутового дерева, и потом раскаивающегося, что из-за своего легкомыслия он потерял сразу обеих [49] . Шань Бао и Чжан И [50] надеялись на успех в своих односторонних действиях, но один потерпел поражение из-за внешней причины, а другой — из-за внутренней.
47
Здесь имеются в виду строки из песни «Сударь трудится на полях» из раздела «Песни княжества Ци» конфуцианского «Канона стихов» («Книги песен», «Ши цзина»), воспевающие сельскую жизнь.
48
Чжун-ни — второе имя Конфуция (его первое имя — Цю).
49
Намек на сюжет из главы «Рассказы о совпадениях» даосской книги «Ле-цзы»:
«Цзиньский царь Вэнь вышел встречать союзное войско с намерением напасть на Вэй. Неожиданно Гунцзы Чу посмотрел на небо и рассмеялся. Царь спросил, отчего он смеется.
— Я смеюсь над соседом, который сопровождал жену, навещавшую своих родителей, — ответил Гунцзы Чу. — Он увидел у дороги женщину, работавшую в тутовой роще, и ласково заговорил с ней. Когда же он обернулся, то увидел, что его жена любезно беседует с чужим мужчиной. Вот над чем смеется ваш слуга!
Царь понял намек и повернул войско обратно. Не успел он дойти до столицы, как на его владения напал сосед с севера» (перевод В. В. Малявина).
50
Сюжет из гл. 19 «Чжуан-цзы»: «В царстве Лу жил некий Дань Бао (Шань Бао. — Е. Т.). Он обитал в глухом лесу, пил ключевую воду и ни с кем не делился своей добычей. Прожил он на свете семь десятков лет, а обликом был как младенец. На его беду ему однажды повстречался голодный тигр, который убил его и сожрал. Жил там и Чжан И, который обитал в доме с высокими воротами и тонкими занавесями и принимал у себя всякого. Прожил он на свете сорок лет, напала на него лихорадка — и он умер. Дань Бао пестовал в себе внутреннее, а тигр сожрал его внешнее. Чжан И заботился о внешнем, а болезнь сгубила его внутреннее. Они оба не восполняли то, что у них отставало» (перевод В. В. Малявина).