Барбаросса
Шрифт:
Кардинал оценил все, что нужно было оценить.
Фон Гооге был отправлен от ворот мадридского дома восвояси.
Король задумал было вспылить, мстительно обидеться, но потом сообразил – не надо. Глядя на министра двора, который в удивленном виде очень напоминал бледную лошадь, он расхохотался:
– На каком языке вы представились?
Фон Гооге гордо поднял глупую голову:
– На родном, ваше величество.
– Родном кому, Рууд?
– Родном вам, ваше величество.
– Я все понял,
– Вы меня понижаете до егермейстера?
– Да.
– За что, ваше величество?
– За чрезмерную догадливость.
На следующий день в Мадрид из Севильи поскакал другой гонец, знающий кастильское наречие, и с письмом, начертанным на нем же.
Вызывающее поведение старика говорило о том, что король не ошибся в своих подозрениях на его счет. Кардинал знает свою силу, что ж, король покажет, что тоже ее знает. Король готов сделать вид, будто он признает что-то вроде первенства за мудрым Хименесом де Сиснеросом.
Карл ехидно усмехнулся, добравшись в своих размышлениях до этой мысли.
Кардиналу за все придется заплатить. Он даже перед министром двора в долгу, не говоря уже обо всем прочем!
Кардинал Хименес принял приглашение короля к разговору. Но каким-то странным образом. Он сообщал, что готов встретиться с его величеством у себя дома. Тяжелая болезнь не позволяет ему предпринять продолжительное путешествие.
В тот же день Карл отдал приказ собираться.
– Куда едем? – вопрошали придворные.
– В Мадрид,—последовал ответ.
Двор впал в недоумение.
Отменена охота.
Отменен бал.
Ради чего? Ради поездки в этот заштатный городишко?
Фламандская свита была не совсем права. В эти годы Мадрид рос и развивался быстрее, чем все другие города Кастилии. Он уже почти достигал размеров Толедо и обогнал Вальядолид. Он отстраивался на особый, испанский манер, и всякий, кто обладал хотя бы минимальным историческим чутьем, понимал, что этому городу суждено великое будущее.
Дом кардинала Хименеса располагался вне городских стен, в огромной платановой роще. Там бродили, как в лесу, косули, лоси и кабаны. Кардинал, несмотря на свою испанскую кровь, не любил охоту. Даже в молодости. С годами он, естественно, укрепился в этой неприязни.
Но вегетарианцем отнюдь не был.
Ни в столовой, ни в политике.
Когда доложили о прибытии короля, он сидел на бepeгy небольшого озера в переносном деревянном кресле. Слуги топтались за его спиной между деревьями шагах в десяти, всегда готовые приблизиться по первому знаку.
Его преосвященство не любовался природой. Глаза его были закрыты. И перед мысленным взором проносились картины другого рода.
С левой стороны к креслу приблизился Скансио и тихо прошептал:
– Его величество.
Кардинал не удивился.
– Сходите за бумагами.
– Да, ваше преосвященство.
Карл Габсбург был великолепен на траве между платанами. Его появление в Испании ввело новую моду на придворные цвета. Фердинанд Католик носил в основном черное и красное и предпочитал, чтобы при его дворе одевались так же. Даже дамы. По этому поводу даже шутили, что его величество находится в вечном трауре.
Новый король любил жизнь и не считал нужным это скрывать. Розовые чулки, голубые колеты, белые перья на шляпах, бежевые плащи, серебряные каблуки – вот каким предстал двор Карла пред очами больного старика, тайного штурмана испанской политики. Старик дремал.
Карл выразительно посмотрел на Скансио.
Тот снова осторожно приблизился к переносному креслу и снова прошептал:
– Его величество.
Свита короля пребывала в затяжном недоумении. Что, собственно говоря, происходит, спрашивали их кривые улыбки и выпученные глаза. Этим вопросам не суждено было скоро прекратиться. Кардинал сказал секретарю:
– Скажите его величеству, что мы будем разговаривать только втроем.
Карл удивился, но не слишком:
– Кто третий?
Скансио поклонился, прижимая к груди многочисленные пергаментные свитки:
– С вашего разрешения, я.
Секретарь дона Хименеса владел очень большим количеством языков, за что, помимо преданности, и был ценим.
Король не знал этого, поэтому в его взоре появился вопрос.
– Господа министры знают только фламандский, господин кардинал – только кастильский, я же и тот и другой.
Его величество счел объяснение резонным:
– Господа, погуляйте по этому дикому парку, спуститесь к воде. По-моему, эти лебеди хотят есть.
Кардинал сидя поклонился, отдавая дань сговорчивости короля.
– Так для чего же вы просили меня приехать?
– Во-первых, я должен вас нижайше поблагодарить за этот визит. Немощь моя так велика, что другим образом наша встреча не могла бы произойти.
– Уважение к старшим – это не только кастильская, но и фламандская добродетель.
– Благодарение Господу, да. Теперь, экономя ваше драгоценное время, я хотел бы сразу перейти к существу дела.
Король кивнул, поглаживая пальцами драгоценный эфес своей шпаги. Он не знал, что его поза выглядит воинственной, и, если бы ему сказали об этом, очень бы удивился. Он думал, что ему удается очень хорошо скрывать свое истинное настроение.
– Начать придется с несколько странной просьбы.
В этот момент слуги принесли большое роскошное кресло. Усаживаясь в нем, Карл кивнул. Мол, здесь у вас все странно, так что давайте и вашу просьбу заодно.