Барчестерские башни
Шрифт:
— Что это значит? — вскричал он, бросая на стол письмо с миланским штемпелем. Шарлотта взяла письмо с испугом, но тотчас успокоилась, увидев, что это всего лишь счет их итальянской портнихи. Цифра была велика, но недостаточно велика для бури.
— Это счет за наши платья, папа. За полгода. Ведь нас трое, и наши туалеты, конечно, во что-то обходятся.
— Во что-то! — повторил он, глядя на сумму, которая в миланских лирах, бесспорно, выглядела чудовищной.
— Ей следовало адресовать счет мне,— сказала
— Я был бы этому очень рад, если бы ты сама его и оплатила. Но я вижу, что три четверти приходятся на Маделину.
— Ведь у нее так мало развлечений, сэр,— заступилась за сестру Шарлотта, движимая искренней добротой.
— И у него, конечно, тоже! — сказал доктор Стэнхоуп, швыряя дочери еще одно письмо, в котором очередной Сидония учтиво просил отца уплатить пустячок — семьсот фунтов, причитающихся по векселю, выданному мистером Этельбертом Стэнхоупом и просроченному на девять месяцев.
Шарлотта прочла письмо, сложила его и сунула под поднос.
— Вероятно, у него нет иных развлечений, кроме как выдавать векселя ростовщикам! Он думает, что я заплачу?
— Конечно, он этого не думает,— ответила Шарлотта.
— А кто же, по его мнению, заплатит?
— По этому векселю можно и вовсе не платить без урона для честности. Ведь он получил какие-нибудь гроши.
— И пусть он сгниет в тюрьме? — осведомился отец.— Ведь исход, если не ошибаюсь, может быть только таким.
Доктор Стэнхоуп помнил законы времен своей юности, но его дочь, хотя и долго жила за границей, лучше знала нынешнюю Англию.
— Если его арестуют, сначала будет суд,— сказала она. Вот так, о великий род Сидония, мы, неверные, трактуем тебя, когда в час нашей нужды ты спасаешь нас грудами золота величиной со льва, а иногда заказами на вино и дюжину-другую несессеров.
— Как? Чтобы его объявили несостоятельным должником?
— Но ведь он и есть несостоятельный должник,— заметила Шарлотта, во всем любившая точность.
— И это — сын англиканского священника! — сказал отец.
— Не вижу, почему сыновья священников должны платить по векселям чаще других молодых людей,— сказала Шарлотта.
— С тех пор как он окончил школу, он получил от меня столько, сколько не получают старшие сыновья иных вельмож!
— Ну, так дайте ему еще одну возможность, сэр.
— Что? — вскричал разгневанный отец.— Ты хочешь, чтобы я заплатил этому ростовщику?
— О нет! Зачем ему платить? Это уже его риск. А в крайнем случае Берти уедет за границу. Но я хочу, чтобы вы не бранили Берти и позволили ему остаться с нами как можно дольше. У него есть план, который может наконец поставить его на ноги.
— Он думает заняться своей профессией?
— Да, и это тоже, но потом. Он намерен жениться.
Тут дверь распахнулась, и в столовую, насвистывая, вошел Берти. Его отец немедленно занялся
Шарлотта показала ему глазами на отца, а потом на уголок письма, белевший под подносом. Берти понял, бесшумным кошачьим движением извлек письмо и ознакомился с его содержанием. Доктор, однако, как ни глубоко он был погружен в скорлупу, заметил это и спросил самым суровым своим голосом:
— Ну-с, сэр, вам известен этот господин?
— Да, сэр, — ответил Берти.— Мы с ним немного знакомы. Но это не давало ему права беспокоить вас, Если вы разрешите, сэр, я отвечу ему сам.
— Я, во всяком случае, отвечать не буду,— объявил отец и, помолчав, добавил: — Это верно, что вы должны ему семьсот фунтов, сэр?
— Ну, я оспорил бы эту цифру, будь у меня деньги, чтобы заплатить то, что я должен ему на самом деле.
— Но у него твой вексель на семьсот фунтов? — спросил отец очень сердитым и очень громким голосом.
— Кажется, да. Но получил я от него только полтораста.
— А где же остальные пятьсот пятьдесят фунтов?
— Видите ли, сэр, комиссия составила сто фунтов, а остальное я взял булыжником и лошадками-качалками.
— Булыжником и лошадками! — повторил отец.— Где же они?
— Где-то в Лондоне, сэр. Я узнаю, если они вам нужны.
— Нет, он идиот! Было бы безумием давать ему деньги! Его ничто не спасет! — И с этими словами бедный отец удалился.
— Так нужен родителю булыжник или нет? — спросил Берти у сестры.
— Послушай,— сказала она.— Если ты не побережешься, то останешься без крыши над головой. Ты его не знаешь, как я знаю. Он очень рассержен.
Берти, поглаживая бороду, пил чай, полушутливо, полусерьезно рассказывал о своих бедах и в заключение обещал сестре постараться завоевать сердце вдовы Болд. Потом Шарлотта пошла к отцу, смягчила его гнев и уговорила пока не упоминать о векселе. Он даже сказал, что заплатит эти семьсот фунтов или, во всяком случае, выкупит вексель, если Берти наконец найдет способ как-то себя обеспечить. Они не упомянули бедняжку Элинор, и все же отец и дочь прекрасно поняли друг друга.
В девять часов они все вновь мирно встретились в гостиной, и вскоре слуга доложил о миссис Болд. Она впервые была здесь в гостях, хотя, конечно, завозила карточку, и ей стало немного неловко, что она с дружеской бесцеремонностью приехала к чужим людям в обычном вечернем платье, точно знает их всю жизнь. Но через три минуты она уже чувствовала себя, как дома. Шарлотта выбежала к ней в переднюю и взяла ее шляпку. Берти помог ей снять шаль, синьора улыбнулась самой любезной и ласковой своей улыбкой, а глава семьи пожал руку с сердечностью, которая сразу ее покорила. “Какой он хороший человек!” — подумала она.