Барьер Сантароги
Шрифт:
— Поскольку были уверены, что никто не предложит большую, — перебил его Десейн и хмыкнул. — Неужели они не занимались изучением местного рынка?
— Они отлично знали, сколько людей здесь проживает.
— Но каких людей?
— Что ты хочешь этим сказать, Джилберт?
— Сантарога очень напоминает греческий полис, — ответил Десейн. — Это общество индивидуальностей, а не коллектив. Сантарожцы — не рабы какого-нибудь муравейника, которых можно понукать и услащать пряниками. Это настоящий полис, достаточный по размерам, чтобы удовлетворять потребности людей. Их прежде всего интересуют люди. А что касается справедливости…
— Джилберт, ты говоришь очень странные вещи.
— Выслушайте меня до конца, доктор.
— Хорошо, только я надеюсь уловить смысл во всей этой… этой…
— Справедливости, — закончил за него Десейн. — Спонсоры, о которых вы упомянули, и правительство, которое они контролируют, больше интересует общественный порядок, чем справедливость. Они унаследовали свои представления от заскорузлой, давно изжившей себя системы, с которой незаметно для себя срослись. Вы хотите узнать, как сантарожцы относятся к ним и их махинациям?
— Позволь напомнить тебе, Джилберт, что именно для этого мы и направили тебя в долину.
Психолог улыбнулся. Обвинительный тон Селадора не пробуждал в нем угрызений совести.
— Нечестная власть, — начал Десейн. — Вот что думают сантарожцы о внешнем мире: это место, где господствует нечестная власть. Деньги и нечестная власть подчинили себе все.
— Внешний мир, — повторил Селадор. — Ты ведь специально выделил это словосочетание.
— Нечестная власть — это власть без управляющего, — продолжал Десейн. — Выходя из-под контроля, она уничтожает самое себя и все вокруг. Эта цивилизация представляет собой сплошное поле сражений. Их называют по-разному: рыночное пространство, торговое пространство, суд, выборы, сенат, аукцион, забастовка — но все равно они остаются полями сражений. И это нельзя отрицать — каждый возьмется за оружие, если будет брошен клич войны.
— Я уже начинаю думать, что ты защищаешь этих сантарожских мошенников, — заметил Селадор.
— Конечно! Здесь с моих глаз спала пелена, мешавшая мне ясно видеть! Я продержался намного дольше, чем вы рассчитывали, верно? Вы ведь возлагали на меня такие надежды! Как вы можете быть таким наивным?!
— Джилберт, не забывайтесь! — Селадор встал и посмотрел на Десейна сверкающими глазами.
— Вы знаете, что я на самом деле понял? — спросил Десейн. — Справедливость! Вы все так чертовски хотите спрятать свою ложь за ширмой справедливости и законности! Вы говорите мне…
— Доктор Джил? — до веранды донесся голос Бурдо.
Десейн облокотился о левую сторону кресла и оттолкнулся правым колесом. Кресло завертелось на месте.
В ту же секунду произошли два события: Десейн увидел Бурдо, стоявшего у открытых стеклянных дверей на веранду, и почувствовал, как его кресло обо что-то ударилось. Он повернул голову в сторону Селадора и успел увидеть, как его ноги исчезают за краем крыши. А потом раздался долгий, отчаянный, душераздирающий вопль, и следом — глухой удар о землю, звук которого он никогда раньше не слышал и не хотел бы услышать вновь. Его чуть не стошнило.
Бурдо быстро оказался рядом с ним. Свесившись через парапет, он посмотрел вниз.
— Господи! — пробормотал он. — О Господи, какое ужасное происшествие!
Десейн поднес свои руки к глазам и взглянул на них. «Я еще слишком слаб для того, чтобы это сделать. Я еще не поправился окончательно. Я слишком слаб!»
14
— Главной причиной несчастного случая, — начал Паже, — было то, что жертва имела глупость встать слишком близко к краю крыши.
Допрос проходил в палате Десейна — «поскольку она находится совсем рядом с местом происшествия и в связи с тем, что доктор Десейн еще не полностью оправился от травм и шока», как было указано в официальном протоколе.
Следователь, специально назначенный в Сантарогу распоряжением главного прокурора штата, прибыл как раз к началу допроса, к десяти часам утра. Следователь, которого звали Уильям Гаррити, очевидно, был знаком с Паже. Они приветствовали друг друга по имени и пожали руки у кровати Десейна. Гаррити оказался человеком невысокого роста, на первый взгляд даже хрупким, с песочного цвета волосами, продолговатым лицом, на котором застыла маска безразличия.
Председательствовал на суде местный следователь, негр, которого звали Лерой Кос. Десейн впервые увидел его этим утром. Его квадратное скуластое лицо было преисполнено чувства собственного достоинства. Пока не пробило десять часов, он держался в стороне от суматохи, царившей перед допросом. Лишь с боем часов он уселся за судейский стол, один раз ударил карандашом и произнес:
— Призываю всех к порядку.
Аудитория, в том числе и свидетели, разместилась на складных стульях, специально принесенных сюда по этому поводу. Гаррити сидел за одним столиком с помощником прокурора округа, которого звали Сварфаут Нис.
С момента трагедии прошло уже два дня, и за это время Десейн понял, какое море отрицательных эмоций вызвало в нем поведение Селадора на крыше: «Дурак, погибнуть подобным образом!»
Заседание началось. Паже, заняв место свидетеля, коротко рассказал о происшествии.
— Во-первых, — начал он, придав своему круглому лицу выражение негодования, — потерпевший не имел никакого права вывозить доктора Десейна из палаты на веранду. Я надеюсь, что вполне ясно изложил физическое состояние доктора Десейна.
Гаррити, государственный следователь, позволил себе задать еще один вопрос:
— Вы видели, как произошел несчастный случай, доктор Паже?
— Да. Мистер Бурдо, заметив, что доктор Селадор выкатывает моего пациента на залитую солнцем веранду, и зная, что это может привести к ухудшению его состояния, позвал меня. Я пришел как раз в тот момент, когда доктор Селадор споткнулся о парапет и упал.
— Вы хорошо видели, как он споткнулся? — спросил Сварфаут Нис.