Баронесса Настя
Шрифт:
— Как дела с вашим видом на жительство? — Ацер старался не замечать её халатика, восхитившего недавно и саму герцогиню, полувоздушного шарфа, чуть прикрывавшего вырез на груди и длинную, как у Нефертити, шею.
— Каким видом?
— Боже, вы даже и не знаете, что каждый человек в Германии должен иметь все права на жительство! Вы, верно, забыли: наше место особое, тут секретная зона.
— И что же? Разве я живу у вас незаконно? А моя фронтовая карточка? А наградная книжка с подписью самого фюрера?
Кейда возвысила голос, подняла на Ацера взгляд, исполненный спокойной уверенности.
Ацер решительно, по-военному встал, подошёл к книжному шкафу, вделанному в простенок между окнами, и достал папку. Стараясь сохранять спокойствие и важность должностного лица, стал вынимать из папки один за другим документы.
— Я обо всём позаботился. Вот паспорт. А вот выписка из церкви о дате вашего рождения. А это копия аттестата из школы. Отныне вы законная наследница всех земель и владений Рут-замка...
Полковник сделал паузу, взглянул многозначительно на Кейду, и голосом заговорщика, добавил:
— ...если с Восточного фронта не вернётся Вильгельм... Гороскоп и звёзды не далее как вчера сказали мне: быть вам единоправной хозяйкой замка. Правда, ваш Замок заложен, прислуга давно не получает жалованья, а вы живёте в долг, но это уже другая проблема, и, я надеюсь, мы её также решим.
Ацер посмотрел на часы:
— Нас ждут внизу, на завтрак.
Завтракали вдвоём, в небольшом зале с высокими потолками из тёмного дерева, двумя окнами яйцевидной формы, со множеством старинного оружия на стенах. Кейда подумала: вот таким должно было быть жилище Дон-Ки- хота. Тут всё дышало романтикой средних веков, времён рыцарских турниров, когда честь и отвага почитались превыше всех других добродетелей.
Хозяин был сдержан и будто бы не желал знать, какое впечатление производит на гостью убранство залы, как она восприняла сюрприз с документами, — и не замечал её подчёркнутой холодности.
Тихая, мирная жизнь преображала Кейду: она на глазах превращалась из бравой боевой девчонки в барышню с аристократическими замашками. Теперь она при встречах не выбрасывала вперёд руки с криком «Хайль Гитлер!», становилась строгой, сдержанной фрейлейн, и это отчасти радовало Ацера, но в то же время и пугало. Если русский разведчик обманул его и Кейда не русская, а настоящая немка, то Мишин-Винт... Неужели он работает и на немцев? Тогда все планы барона пойдут прахом, а сам он попадет в лапы тайной полиции.
Потом они на машине ехали до пристани. Пересели на катер, шли на немецкую сторону Боденского озера.
— Прошу вас, — потише, — сказала Кейда мотористу.
Она была скучной, на Ацера не смотрела. Думала о документах. С чего бы это? — Ацер в неделю выправил все документы. И, наверное, снял копии. Он всё ближе к ней подбирается. Знает про неё всё и играет, как кот с мышкой... Но зачем-то она ему нужна. Неужели любит? Да, во взгляде искательство и мольба; полюби меня, ты только полюби! Но зачем? Зачем ему обыкновенная девчонка; да ещё русская? Впрочем, вспыхивает в голове догадка: почему обыкновенная? А документы?.. Он достал все нужные бумаги и сказал: законная наследница! Дурочка ты, Настёна. Он же не просто так, не за понюх табаку делает из тебя наследницу. О, Господи!
Сегодня же, сегодня надо поговорить с Павлом Николаевичем!
— Вы задумчивы и невеселы? Что с вами происходит?
Кейда повернулась к нему, оглядела всю его нескладную сутуловатую фигуру. «Жених!.. А что, — и он кому-то будет женихом». О том, что Ацер мог бы стать её мужем, она не думала, она просто не смогла бы этого представить.
— Завтра приезжайте на службу.
— На службу?
— Да, на службу. Мы пойдём в Блок «Б», под землю. Будете переводить.
— Странно!
— Что странно?
— Работаете с русскими и не выучите русский язык. Не в пример немецкому он очень красивый.
— Вот я об этом доложу фюреру.
— Не доложите.
— Почему?
— Фюрер очень занят и служебных писем не читает. Только личные.
— Откуда вы это знаете?
— Знаю. Фюрер сам мне сказал: «Напишите мне, как вы устроитесь в Рут-замке. Я приеду к вам на охоту».
— Фюрер! Разве орден вы получали из его рук?
— Да, конечно. Эти ордена он вручает лично. А вы будто не знаете!
— Но дядя Альберт... сказал, что наградил вас он.
— Представил он, а вручал сам фюрер. И очень тепло, по-отечески поздравил, обещал приехать.
Кейда как будто шла по краю обрыва, над пропастью, и страховала её лишь собственная уверенность и отвага.
На берегу Кейду ждала вызванная Ацером машина. Барон, прощаясь с ней, повторил:
— Жду вас завтра.
— Я не приеду.
— Почему?
— Буду кататься на лошади.
— Фрейлейн Кейда, не понимаю вас! Объяснитесь. Я плачу вам деньги...
— Деньги? Можете не платить.
Барон был в растерянности: с одной стороны, он не привык к такой форме отношений с подчинёнными, а с другой — не знал, как вести себя с этой высокомерной девчонкой. Он смотрел ей в глаза и забывал о своём положении, все его служебные обязанности казались далёкими и ненужными. Он любил её, несомненно любил, хотя, конечно же, не мог в этом признаться не только ей, но и самому себе. В ней всё ему нравилось, даже эта демонстративная, почти хулиганская независимость.
Не простившись, Кейда села в машину.
Уже давно отгремело танковое сражение под Курском, для Германии это была ещё большая трагедия, чем под Сталинградом. Немцы приуныли. Если раньше они охотно обсуждали любой примечательный эпизод на германо-советском фронте, и каждый в своих рассуждениях был по меньшей мере Клаузевицем, то теперь они вдруг как воды в рот набрали, в потухших взорах можно было прочесть ожидание скорых событий, на этот раз катастрофических для страны. Каждый ощущал уже зловещее ледяное дыхание окончательной развязки.