Басаргин правеж
Шрифт:
— Не нужно, — поднимаясь, ответил подьячий. — На словах передам.
— Едем! — решительно поднялся Андрей Басманов и тут же завалился мимо скамьи. Хорошо хоть, она рядом со стеной стояла — не упал, просто сел обратно, немного наискось: — Завтра же едем!
— Поезжайте, — согласился Басарга. — В Александровской слободе и встретимся. Мне же завтра нельзя, в Поместный приказ наведаться нужно обязательно. Но я верховой, я вас догоню.
Неделя у подьячего выдалась тяжелая. Сперва братчина с друзьями. Потом веселье с друзьями по поводу царской милости. Сегодня вот — печаль епископская по поводу хиротонисации игумена Филиппа в митрополиты
Боярин Леонтьев размашисто перекрестился, мысленно моля Господа о здравии.
— Истинно так, — согласно пробормотал Пимен и тоже перекрестил свою длинную седую бороду.
Басарга счел это ответом Всевышнего и немного расслабился.
В следующий раз все они встретились уже в епископских палатах Троице-Сергиевого монастыря [31] , в трех часах пути от Александровской слободы. Басарга пришел сюда поздно вечером, один, оставив друзей и холопа на постоялом дворе, и ощущал себя самым настоящим заговорщиком. Впервые в жизни своей поступал он не в согласии с волей государя, а вопреки ей — хотя и на благо русского царства.
31
Лаврой монастырь стал только в 1742 году.
Андрей Басманов был уже здесь, с надеждой спросив:
— Ну как?!
— Сказывал я, что Филипп опричников душегубами обзывает, — отчитался подьячий. — Но Иоанн токмо отмахнулся с усмешкой. Молвил, что «пустое это все». Полагает, митрополит так злобу епископскую тешит.
— А еще что? — Архиепископ Пимен, в полном облачении, с белым клобуком на голове мерно расхаживал от стены к стене возле скромно накрытого на этот раз стола. Токмо малина, мед и яблоки. Правда, кувшин с вином все же был, и Басарга налил себе полный кубок. Ему просто хотелось пить.
— Не слушает. Его наконец-то донимать перестали с его обителью самовольной, вот и радуется. Токмо-токмо дух перевел после прежних попреков. Нет, святой отец, ныне его супротив Филиппа не подвигнуть. Да и простыми попреками не обойтись. Надобно вину найти куда более тяжкую.
— Мздоимство! — вскинул голову Андрей Басманов.
— О воровстве игумена соловецкого я государю не один год сказывал, — повернулся к нему Басарга. — И видишь, чем сие завершилось?
— Что же тогда?
— Государя супротив Филиппа не настроить, — уверенно произнес подьячий. — Ему ныне в митрополите все нравится. А вот если самого Филиппа… Коли митрополит начнет Иоанна упреками изводить по примеру архиереев прочих, терпение царя кончится быстро. А еще лучше, коли не просто попрекнет мелочами всякими, а серьезно вмешается. Такого царь не простит.
— Кто настраивать будет? — остановился Пимен. — На Филиппа-выскочку все епископы с презрением смотрят. И он, знамо, тоже никому не верит.
— Тут я не советчик, — развел руками Басарга. — И не помощник. Иоанн повелел мне опять на Студеное море возвертаться. С податями там о прошлую зиму беда приключилась. Ныне надобно менять все, сборщиков царских назначать, распределять, какая волость куда и сколько платить должна, недоимки пересчитывать, новые книги учетные заверять. Надолго сие. Коли при дворе появляться стану, то
Он поклонился и ушел.
И снова зажурчала вода под носом струга, унося опричника и его побратимов в далекие двинские земли. Два дня по Волге, полдня по Шексне. Волок, Сухона, три дня вниз по течению — и вот она, Двина!
— Просторы-то какие! — мечтательно произнес Илья Булданин, сидя на носу со свешенными вниз, к воде, босыми ногами. — Сколько земли! Сколько леса! Сплошное богатство!
— Богатства много, людей мало, — ответил ему Басарга, сидящий на борту. — А пахоты еще меньше. Так что вы на хлеб и репу с капустой не очень-то рассчитывайте. Больше на садки и тони упор делайте.
— Так людей и подвезти сюда можно, — ответил Тимофей Заболоцкий. — У меня вон, в старом наделе, чуть не на головах друг у друга сидят!
— Сюда сколько ни привези, все едино мало, — рассмеялся подьячий. — Ты по сторонам-то посмотри!
— Да уж, по деревне в час, — согласился Софоний. — Дома-то, смотрю, у всех крепкие, не халупы.
— Давеча датчанина возил, он чуть умом от вольготности нашей не тронулся, — припомнил Басарга. — Что до смердов переселенных, так все едино рыбу есть вкуснее, поташ и смола доходу поболее хлеба приносят, а земля — песок.
— А ты откель столько про наши уделы знаешь? — заинтересовался Тимофей.
— А вы еще не догадались? — Софоний, растянувшись на крыше каюты, закинул руки за голову. — Государь сотворил ровно то, о чем я вам сказывал. Токмо не снес головы наши, а на край земли откатил. И жалованные грамоты его нам заместо топора. От наделов сих до города ближайшего ден пять пути. А от городов стольных — так и вовсе с полмесяца, да на перекладных, да по крепкому зимнику. Летом же, полагаю, и вовсе не выбраться. Что скажешь, Басарга? Верно мыслю?
— Струги, вам, друзья, покупать надобно, — посоветовал подьячий. — Без них и вправду в иной сезон, кроме зимы, не выбраться. Зато на лодке куда быстрее, нежели верхом, путешествовать можно.
— Нет, постой, — перебил его Тимофей. — Ты так и не сказал, откель про землю, про пашню на уделах наших знаешь?
— Так ведь государь не просто так уделы нам всем нарезал, — ответил Басарга. — Они все напротив моего нынешнего, на другом берегу Двины. Нешто я земли своей не знаю? Песок там, други. Сильно не запашешься, соха провалится. Да и вода вся в дожди вниз сразу уходит, словно в решето.
— Постойте, — встрепенувшись, перебрался с носа ближе к корме Илья Булданин. — Так выходит, у нас у всех теперь уделы бок о бок будут?
— Да, — кивнул подьячий.
— И мы хоть на службе, хоть по домам все едино вместе останемся?
— Да.
— Так ведь это здорово, побратимы! — вскинул он руки. — И где наша братчина?
— В Москве… — отозвался сверху Софоний.
— Нет, други! Братчина — это мы!
Еще больше бояре повеселели, когда наконец-то увидели свои поместья вживую. Десятки верст земли, широкие полноводные реки, густые нехоженые леса, где толстенные многовековые деревья стоят вплотную друг к другу, сплетаясь корнями и кронами. Деревень каждому досталось всего по три-четыре, по пятку дворов в каждой, — но помещики уже вовсю строили планы переселить часть семей из прежних мест, сманить у соседей, выкупить из числа пленных литовцев или ляхов, благо смердов во время каждого набега уводили от врага сотнями.