Башня Миражей
Шрифт:
В первых рядах Мара заметила Фрида – лишь он облачился в синее, и он выглядел самым отрешённым и холодным. Она улыбнулась ему, но не взаимно. Что же, чопорный и закрытый, как всегда, нечему удивляться. Хотя она бы охотно послушала, чем же именно ему не угодила, но сам он вряд ли сподобится поделиться, а ей не в лоб же его спрашивать.
Мара поднялась на возвышение и развернулась к публике. Её сердце колотилось чуть чаще, чем подобало персоне её статуса. Она долго к этому готовилась, но сейчас понимала, каково неопытным актрисам, от волнения забывающим не то, что текст их роли, а и собственное имя. Впрочем, Мара быстро восстановила самоконтроль.
– Благодарю за то, что пришли, – радушно и тепло заговорила она. – Сегодня мы начинаем строить новое сообщество. Приветствуется каждый, кто желает внести вклад, мы будем рады видеть в наших рядах всех, кому не чужд дух постижения нового и расширение границ возможного. Мы разные, но видим это как шанс поучиться друг у друга, трудясь бок о бок с людьми, чьё мировоззрение и ценности отличаются. У нас не будет обязательных дисциплин и сурового распорядка посещения занятий, вы сами решаете, что вам нужно и в каком количестве. Но, пропуская что-то, не мешайте заниматься другим.
Она чуть выдохнула и завершила:
– Имеются ли у вас вопросы?
– Какие экзамены нужно выдержать, чтобы выпуститься? – поинтересовалась девушка лет двадцати. Её толстая фиолетовая коса, перекинутая через плечо наперёд, даже так доставала почти до пояса. Белый цвет платья ей не шёл.
– Не экзамены, а, скорее, собеседование у курирующего наставника. Они сами определят, какая проверка нужна, и нужна ли вообще.
– А жить можно у себя дома, или придётся в башне? – спросил стоявший рядом с девушкой русоволосый парень.
– Как вам больше нравится. В случае с теми, кому далеко добираться – можно переехать в общежитие. Или если у вас затруднения с семьёй. Поменять принятое на данный счёт решение разрешается в любой момент.
– А что, если… – заговорила было та же девушка, но её перебили.
– Поберегись! Наверху! – закричал кто-то из толпы.
Мара подняла голову… и застыла, глядя на то, как яркая огненно-рыжая переливающаяся капля величиной с трёх человек разбухает на потолке, нависает над её головой, вот-вот грозя упасть. Точно наваждение или заклятие поразило женщину – ей не удавалось пошевелиться.
Её сковал даже не страх, не шок, не ожидание боли – как обухом по голове ударили растерянность и обида. Почему? За что? Капля не просто застала Мару врасплох – капля была неуместной. Как отвратительная клякса чернил на великолепной картине, что стала бы шедевром, не испорти её эта дрянь.
И прежде, чем Мара успела бы хоть что-то предпринять – сверкающий изумруд сковал невесть откуда взявшуюся среди всех охранных зачарований опасность, а ещё секунду спустя та разлетелась на мириады крохотных частиц, буквально в зелёную пыль. Потрясающе, как что-то настолько смертоносное столь моментально превратилось в безвредную субстанцию, тут же рассеянную – а то ещё, чего доброго, крошки в глаза попадут. Фрид, как от него и ожидалось, не дремал. Но впервые Мара не преклонялась перед великолепием Хранителя, что спас её. Давящая тяжесть легла ей на сердце. Ведь покушение совершил кто-то из гостей.
Из тех, кого она так надеялась вскоре назвать своими. Новой, но оттого не менее крепкой, чем проверенная годами, семьёй. И с её несостоявшимся убийцей, если никто не заметил, откуда исходил энергетический поток, предстоит соседствовать, улыбаться ему ежедневно, разговаривать, даже не подозревая, что вот он злоумышлял на неё и почти преуспел, если бы не присутствие Хранителя. Мару аж холодным потом обдало, когда она смекнула, что он вполне мог и не прийти, формулировка в письме была весьма обтекаемой. Наверняка на него не рассчитывали.
– Я остаюсь здесь до полного выяснения обстоятельств, – подходя к ней, отчеканил Фрид и обвёл вовсе не товарищеским и не милосердным взором всех остальных.
В другое время Мара была бы вне себя от радости, но тут её хватило лишь на то, чтобы апатично кинуть. Не то, чтобы ей испортили весь настрой, но недавняя эйфория иссякла. Не будучи той, кто позволяет себе распуститься и ныть, Мара верила, что её состояние не затянется надолго, но пока – она разбита и несчастна. Вот вам и благие намерения. Строить новое общество они собрались – и вот что получили уже в самом начале.
– Ты! Это был ты! Я так и знала, что просто так подобный тебе прохвост не явится! – не скрывая бешенства, Мара подлетела к Ингарду, вцепилась ему в плечи такой хваткой, что костяшки пальцев побелели, и тряхнула, будто набитую ватой куклу.
– Нет, нет, я невиновен, клянусь! Я ничего об этом не знал! – перепуганно зачастил тот.
Мара поверила ему и отпустила, отталкивая с лёгким презрением. Тот, кто недавно пытался отнять чужую жизнь, не будет вести себя настолько жалким трусом. Ингард вёл себя не как тот, кто побоялся её обвинений или возможной расправы, следующей за ними – он пришёл в ужас от мысли, что следующей жертвой неведомого может стать сам. Беспокоила этого эгоиста её судьба, как же.
Глава 3
Невесомая прозрачная взвесь изумрудной пыли наполнила воздух каждого коридора, лестниц, залов, аудиторий. Почти неотличимая невооружённым глазом от просто чуть мерцающего мистическим зелёным оттенком воздуха, живая и едва ли не разумная пыль будто бы сама решала, куда и как ей двигаться. Она легко струилась в темпе течения средней реки, хотя ни намёка на ветер не было – откуда бы, если окна плотно закрыты. Словно загадочный туман, манящий прикоснуться, но просачивающийся сквозь пальцы – если бы кто-то задумал схватить эту мистическую пыль в горсть, она истаяла бы бесследно прямо в ладони. Даже не верилось, что эта удивительная субстанция действительно существовала, а не только мерещилось, как и всё остальное здесь. Тем не менее, исследование ничего не дало – Академия была чиста, никаких следов стороннего вмешательства. Белоснежная лепнина, выполненная в форме сказочной растительности – небывалой формы листьев и цветов, странно изгибающихся стеблей, – по-прежнему сохраняла самый невинный вид, словно и не стала свидетельницей преступления. Она бы оставалась такой же безучастной, если бы её чистоту и невинность осквернило кровопролитие.
Прекратив контролировать пыль и позволив ей рассеяться, Фрид скрестил руки на груди, прохаживаясь вперёд и назад по кабинету директора, ныне принадлежащему Маре. Его лицо, сосредоточенное, мрачнее мрачного, выражало разочарование, досаду на себя – и напряжённую работу мысли. Он чувствовал себя обязанным справиться – никто не вздохнёт спокойно, пока не поймут, что произошло. Каждый под угрозой там, куда пришли ради ощущения безопасности. В следующий раз может так и не повезти, и кто-то пострадает.