Башня преступления
Шрифт:
И он начал:
«Мой милый Поль, когда ты получишь это «Настоящим уведомляю», как пишут высоким стилем рекруты да миллионеры, ты подумаешь, глядя на марку:
Мэтр Жан – человек аккуратный и экономный. Чтобы не платить почте за доставку письма из Монтевидео, он передал это послание с каким-нибудь месье, отправлявшимся из Уругвая в Сирию или в Понтуаз. Мэтр Жан сказал этому человеку: дорогой месье, во имя Родины, не будете ли вы столь любезны бросить это письмецо в почтовый ящик где-нибудь в Гавре, городе, стоящем в устье Сены; я буду вечно вам признателен.
Парижане все такие. Они во всем видят подвох. Это – профессионалы, умудряющиеся ошибаться в двенадцати случаях из десяти.
Карамба! Сынок, я иссох от тоски; как я соскучился по их милому головотяпству! В Париже, видишь ли, больше глупости, чем во всем остальном мире. В Америке не хватает парижского вздора; все люди тут благоразумны до ужаса. Я не мог больше жить без Парижа. Глупость или смерть! Одним словом, я пишу эти строки в Гавре и сейчас лично брошу письмо в почтовый ящик, я, я сам и никто другой!..»
– Забавный у вас брат, – улыбнулась мадам Сула. – Но когда пишут издалека, некоторые мысли кажутся странными…
– У него ума больше, чем у четверых… – начал Поль.
– Я вовсе не хотела сказать, что… – поспешила объяснить Тереза.
– Разумеется, мадам Сула. Хотя вы и правы. Но я продолжу:
«Шутки в сторону: я приехал во Францию не развлекаться, мой дорогой брат. Я уже давно встревожен. Моя милая матушка лишь приписывает пару строк в конце твоих писем, а твои послания не сообщают мне того, что я хотел бы знать. Ложась спать по вечерам, я в течение двух лет себя спрашиваю: как они там? Действительно ли моя матушка пребывает в добром здравии? Излечилась ли она от своей пагубной страсти, сделавшей ее несчастной? Правильно ли воспитывает юного Поля? Не получала ли наследства от каких-нибудь умерших родственников?..»
– Ах, так! – вновь прервала юношу Тереза. – Он, стало быть, не знает, что бедная мадам Лабр умерла?
– Он не успел получить моего письма, – ответил Поль. – Жан ничего не знает и не может знать.
– Он пишет так по-книжному, месье Поль! – заметила мадам Сула.
– Это доброе и благородное сердце, – нежно улыбнулся юноша. – Читаю дальше:
«Конечно, милый брат, я не обвиняю тебя в том, что ты не слишком откровенен со мной, но что, например, за место, где вы живете и которое ты никак не называешь? В моем возрасте еще сложно рассчитывать на крупное жалованье. Я сделал для вас все, что мог, но мог я так мало!
Я возвращаюсь, чтобы во всем разобраться и все увидеть своими глазами. В конце концов, мы Лабры д 'Арси, и я нигде не встречал людей, которые были бы честнее и благороднее моего отца!
Я все увижу и все выясню: как вы живете, как идут у вас дела… Я имею право это знать. Ты, возможно, расскажешь мне о том, о чем не захотел и не осмелился написать.
Признаться ли тебе? Честно говоря, мне внушает страх квартал, в котором вы живете. Эта Иерусалимская улица… Она пугает меня. Надеюсь, что младший сын Антуана Лабра не стал полицейским? Видишь, я теряю рассудок.
Я сошел с корабля сегодня утром. Несмотря ни на что, у меня легко на сердце: я уверен, что в конце концов все уладится. Я не привез с собой много денег, зато душа моя полна нежности, я не боюсь трудностей и не собираюсь перед ними отступать. Если я найду вас счастливыми – тем лучше! Я с чистым сердцем окунусь в пьянящую атмосферу Парижа.
Если же, как я опасаюсь, вы несчастны… Я еще молод, ты становишься мужчиной… Черт побери! Разрази меня гром, если мы вдвоем не преодолеем все невзгоды!
Ты понял меня, подготовь матушку. Я переночую здесь. Завтра в четыре часа утра отправляется почтовая карета – и между восьмью и десятью вечера я постучу в вашу дверь. Завтра вечером я смогу тебя обнять.
Целую,
ЖАН».
Наступила пауза. Первой молчание нарушила мадам Сула.
– Он опаздывает на тридцать часов, – заметила она.
– Решив уйти в мир иной, – прошептал Поль вместо ответа, – я тоже написал брату. Он не получит моего письма. Рассказывать будет сложнее, чем написать. Но в конце концов, – проговорил Поль, поднимая голову, – если у меня не хватит духу, меня не будут мучить угрызения совести.
– Тридцать часов! – повторила Тереза. – На вашем месте я бы навела справки.
Произнося эти слова, она потянулась рукой к газете, в которую был завернут сыр, и добавила:
– У меня голова кружится от голода, не угостите ли вы меня завтраком, месье Поль?
Поль протянул ей хлеб, но, вместо того, чтобы приняться за еду, женщина воскликнула:
– Смотрите, смотрите! Вот напечатано ваше имя!
– Не так часто я вижу свое имя в газетах, – засмеялся Поль.
– И имя вашего брата тоже! – добавила Тереза, приподняв сыр ножом, чтобы удобнее было читать.
– Мой брат! – повторил Поль с растущим беспокойством. – Может быть, с ним случилось несчастье?
– Но только после прибытия во Францию, – сказала гостья, – и заметка с этим не связана. Это же старая газета. Вот видите, на обороте: «Биржа, 23 декабря…» А у нас – конец апреля.
Мадам Сула соскребла с листка бумаги весь сыр. Поль между тем продолжал:
– Вы думаете, меня не тревожит его опоздание, мадам Сула? Тридцать часов! Жана действительно нет слишком долго; но вот что мне пришло в голову: вчера вечером, спускаясь с лестницы, я встретился с одним человеком. Он спросил, не я ли Поль Лабр.
– Конечно, это был ваш брат! – воскликнула Тереза. – Но почему он не постучался ко мне?
Вдруг она сказала:
– Смотри-ка!
Удивительно, как с интересом читая листок газеты, она все время поглядывала одним глазом на спящую малышку. Мадам Сула все замечала и всему уделяла необходимое внимание.
– Покажите, – попросил Поль, – надеюсь, ничего об оскорблении личности?
Он вдруг вспомнил о своей истории с генералом. В те времена в газетах писали обо всем, даже полицейских не щадили.