Приятель своего приятеля просил,Чтоб Бочкою его дни на три он ссудил.Услуга в дружбе – вещь святая!Вот если б дело шло о д'eньгах, речь иная:Тут дружба в сторону, и можно б отказать, —А Бочки для чего не дать?Как возвратилася она, тогда опятьВозить в ней стали воду.И все бы хорошо, да худо только в том:Та Бочка для вина брана откупщиком,И настоялась так в два дни она вином,Что винный дух пошел от ней во всем:Квас, пиво ли сварят, ну даже и в съестном.Хозяин бился с ней близ году:То выпарит, то ей проветриться дает;Но чем ту Бочку ни нальет,А винный дух все вон нейдет,И с Бочкой наконец он принужден расстаться.Старайтесь не забыть, отцы, вы басни сей:Ученьем вредным с юных днейНам стоит раз лишь напитаться,А там во всех твоих поступках и делах,Каков ни будь ты на словах,А все им будешь отзываться.
37
Речь в басне идет о мистических воззрениях, широко распространившихся после войны 1812 г. По мнению архиепископа Сан-Францисского Иоанна, Крылов заботился о нравственном охранении и духовном преображении человека.
Пастух у Ручейка пел жалобно, в тоске,Свою беду и свой урон невозвратимый:Ягненок у него любимыйНедавно утонул в реке.Услыша
пастуха, Ручей журчит сердито:«Река несытая! что, если б дно твоеТак было, как мое,Для всех и ясно, и открыто,И всякий видел бы на тинистом сем днеВсе жертвы, кои ты столь алчно поглотила?Я чай бы, со стыда ты землю сквозь прорылаИ в темных пропастях себя сокрыла.Мне кажется, когда бы мнеДала судьба обильные столь воды,Я, украшеньем став природы,Не сделал курице бы зла:Как осторожно бы вода моя теклаИ мимо хижинки, и каждого кусточка!Благословляли бы меня лишь берега,И я бы освежал долины и луга,Но с них бы не унес листочка.Ну, словом, делая путем моим добро,Не приключа нигде ни бед, ни горя,Вода моя до самого бы моряТак докатилася чиста, как серебро».Так говорил Ручей, так думал в самом деле.И что ж? Не минуло недели,Как туча ливная над ближнею горойРасселась:Богатством вод Ручей сравнялся вдруг с рекой;Но, ах! куда в Ручье смиренность делась?Ручей из берегов бьет мутною водой,Кипит, ревет, крутит нечисту пену в клубы,Столетние валяет дубы,Лишь трески слышны вдалеке;И самый тот пастух, за коего рекеПенял недавно он таким кудрявым складом,Погиб со всем своим в нем стадом,А хижины его пропали и следы.Как много ручейков текут так смирно, гладкоИ так журчат для сердца сладко,Лишь только оттого, что мало в них воды!
38
Биограф и сослуживец Крылова М. Б. Лобанов писал: «Иван Андреевич по какой-то особенной причине преимущественно любил свою басню „Ручей“. Правда, изобретение ее обличает глубокого мудреца, а исполнение, плавность стиха, чистота языка – великого художника, и кажется, она создана более сердцем, нежели умом. Наблюдая человека и заглядывая в историю, автор видел, как трудно людям, при возрастающем их могуществе, удержаться в прежних своих границах любви и умеренности; что они, большею частию по какому-то неизъяснимому действию их страстей, не могут устоять ни в прежних своих правилах, ни в прежних своих добродетельных наклонностях. Наш автор излагает и оплакивает эту печальную истину…»
Лисица и сурок
«Куда так, кумушка, бежишь ты без оглядки?» —Лисицу спрашивал Сурок.«Ох, мой голубчик куманек!Терплю напраслину и выслана за взятки.Ты знаешь, я была в курятнике судьей,Утратила в делах здоровье и покой,В трудах куска недоедала,Ночей недосыпала:И я ж за то под гнев подпала;А все по клеветам. Ну, сам подумай ты:Кто ж будет в мире прав, коль слушать клеветы?Мне взятки брать? да разве я взбешуся!Ну, видывал ли ты, я на тебя пошлюся,Чтоб этому была причастна я греху?Подумай, вспомни хорошенько».«Нет, кумушка; а видывал частенько,Что рыльце у тебя в пуху».Иной при месте так вздыхает,Как будто рубль последний доживает:И подлинно, весь город знает,Что у него ни за собой,Ни за женой, —А смотришь, помаленькуТо домик выстроит, то купит деревеньку.Теперь, как у него приход с расходом свесть,Хоть по суду и не докажешь,Но как не согрешишь, не скажешь,Что у него пушок на рыльце есть.
Попрыгунья СтрекозаЛето красное пропела;Оглянуться не успела,Как зима катит в глаза.Помертвело чисто поле;Нет уж дней тех светлых боле,Как под каждым ей листкомБыл готов и стол, и дом.Все прошло: с зимой холоднойНужда, голод настает;Стрекоза уж не поет:И кому же в ум пойдетНа желудок петь голодный!Злой тоской удручена,К Муравью ползет она:«Не оставь меня, кум милой!Дай ты мне собраться с силойИ до вешних только днейПрокорми и обогрей!»«Кумушка, мне странно это:Да работала ль ты в лето?» —Говорит ей Муравей.«До того ль, голубчик, было?В мягких муравах у насПесни, резвость всякий час,Так, что голову вскружило».«А, так ты…» – «Я без душиЛето целое все пела».«Ты все пела? это дело:Так поди же попляши!»
39
Переработка басни Лафонтена, восходящей к басне Эзопа «Кузнечик и Муравей». Жуковский считал басню одной из лучших у Крылова.
Из дальних странствий возвратясь,Какой-то дворянин (а может быть, и князь),С приятелем своим пешком гуляя в поле,Расхвастался о том, где он бывал,И к былям небылиц без счету прилагал.«Нет, – говорит, – что я видал,Того уж не увижу боле.Что здесь у вас за край?То холодно, то очень жарко,То солнце спрячется, то светит слишком ярко.Вот там-то прямо рай!И вспомнишь, так душе отрада!Ни шуб, ни свеч совсем не надо:Не знаешь век, чт'o есть ночная тень,И круглый Божий год все видишь майский день.Никто там ни садит, ни сеет:А если б посмотрел, чт'o там растет и зреет!Вот в Риме, например, я видел огурец:Ах, мой Творец!И по сию не вспомнюсь пору!Поверишь ли? ну, право, был он с гору».«Что за диковина! – приятель отвечал. —На свете чудеса рассеяны повсюду;Да не везде их всякий примечал.Мы сами вот теперь подходим к чуду,Какого ты нигде, конечно, не встречал,И я в том спорить буду.Вон видишь ли через реку тот мост,Куда нам путь лежит? Он с виду хоть и прост,А свойство ч'yдное имеет:Лжец ни один у нас по нем пройти не смеет;До половины не дойдет —Провалится и в воду упадет;Но кто не лжет,Ступай по нем, пожалуй, хоть в карете».«А какова у вас река?»«Да не мелка.Так видишь ли, мой друг, чего-то нет на свете!Хоть римский огурец велик, нет спору в том,Ведь с гору, кажется, ты так сказал о нем?»«Гора хоть не гора, но, право, будет с дом».«Поверить трудно!Однако ж как ни ч'yдно,А всё чудён и мост, по коем мы пойдем,Что он Лжеца никак не подымает;И нынешней еще веснойС него обрушились (весь город это знает)Два журналиста да портной.Бесспорно, огурец и с дом величинойДиковинка, коль это справедливо».«Ну, не такое еще диво;Ведь надо знать, как вещи есть:Не думай, что везде по-нашему хоромы;Что там за д'oмы:В один двоим за н'yжду влезть,И то ни стать ни сесть!»«Пусть так, но все признаться должно,Что огурец не грех за диво счесть,В котором двум усесться можно.Однако ж мост-ат наш каков,Что лгун не сделает на нем пяти шагов,Как тотчас в воду!Хоть римский твой и чуден огурец…»«Послушай-ка, – тут перервал мой Лжец, —Чем на мост нам идти, поищем лучше броду».
40
Басня создана на тему басни А. П. Сумарокова «Хвастун» (ср. басню того же автора «Господин-лжец»). Источником для Сумарокова послужил французский перевод («Крестьянин и его сын») Эмбера басни немецкого баснописца Геллерта того же названия. Поводом к написанию басни послужил рассказ, бытующий в воспоминаниях о Крылове, но наиболее точно воспроизведенный М. Е. Лобановым: «В Английском клубе, в этом разнообразном и многолюдном обществе, он любил наблюдать людей и иногда не мог удержаться от сатирических своих замечаний и ответов. Однажды приезжий помещик, любивший прилгать, рассказывал о стерлядях, которые ловятся на Волге, неосторожно увеличивая их длину. „Раз, – сказал он, – перед самым моим домом мои люди вытащили стерлядь. Вы не поверите, но уверяю вас, длина ее вот отсюда… до…“ Помещик, не договоря своей фразы, протянул руку с одного конца длинного стола по направлению к другому, противоположному концу, где сидел Иван Андреевич. Тогда Иван Андреевич, хватаясь за стул, сказал: „Позвольте, я отодвинусь, чтоб пропустить вашу стерлядь!“»
Выражение «римский огурец» вошло в народную пословицу и приведено В. И. Далем: «Хорошо сказывать сказку про римский огурец».
Беда, коль пироги начнет печи сапожник,А сапоги тачать пирожник,И дело не пойдет на лад.Да и примечено стократ,Что кто за ремесло чужое браться любит,Тот завсегда других упрямей и вздорней:Он лучше дело все погубитИ рад скорейПосмешищем стать света,Чем у честных и знающих людейСпросить иль выслушать разумного совета.Зубастой Щуке в мысль пришлоЗа кошачье приняться ремесло.Не знаю: завистью ль ее лукавый мучилИль, может быть, ей рыбный стол наскучил?Но только вздумала Кота она просить,Чтоб взял ее с собой он на охоту,Мышей в амбаре половить.«Да, полно, знаешь ли ты эту, свет, работу? —Стал Щуке Васька говорить. —Смотри, кума, чтобы не осрамиться:Недаром говорится,Что дело мастера боится».«И, полно, куманек! Вот невидаль: мышей!Мы лавливали и ершей».«Так в добрый час, пойдем!» Пошли, засели.Натешился, наелся Кот,И кумушку проведать он идет;А Щука, чуть жива, лежит, разинув рот, —И крысы хвост у ней отъели [42] .Тут, видя, что куме совсем не в силу труд,Кум замертво стащил ее обратно в пруд.И дельно! Это, Щука,Тебе наука:Вперед умнее бытьИ за мышами не ходить.
41
По воспоминаниям Ф. Ф. Вигеля, в басне высмеивались действия адмирала П. В. Чичагова, руководившего сухопутной армией и не сумевшего преградить путь Наполеону при его переправе через реку Березину 14/26 ноября 1812 г.
42
И крысы хвост у ней отъели. – В этом стихе, утверждал комментатор басен Крылова В. Кеневич, заключен намек на «неудачное отступление войск Чичагова от Борисова, на правую сторону Березины; при этом были потеряны многие из полковых обозов, канцелярия главнокомандующего, большая часть экипажей, и в том числе фургон со столовым сервизом Чичагова, и все наши раненые и больные, из коих некоторые погибли от пожара, опустошившего город».
Крестьянин и работник
Когда у нас беда над головой,То рады мы тому молиться,Кто вздумает за нас вступиться;Но только с плеч беда долой,То избавителю от нас же часто худо:Все взапуски его ценят [43] ,И если он у нас не виноват,Так это чудо!Старик Крестьянин с БатракомШел п'oд вечер лескомДомой, в деревню, с сенокосу,И повстречали вдруг медведя носом к носу.Крестьянин ахнуть не успел,Как на него медведь насел.Подмял Крестьянина, ворочает, ломает,И где б его почать, лишь место выбирает:Конец приходит старику.«Степанушка, родной, не выдай, милой!» —Из-под медведя он взмолился Батраку.Вот новый Геркулес, со всей собравшись силой,Что только было в нем,Отнес полчерепа медведю топоромИ брюхо проколол ему железной вилой.Медведь взревел и замертво упал:Медведь мой издыхает.Прошла беда; Крестьянин встал,И он же Батрака ругает.Опешил бедный мой Степан.«Помилуй, – говорит, – за что?» – «За что, болван!Чему обрадовался сдуру?Знай колет: всю испортил шкуру!»
Навозну кучу разрывая,Петух нашел Жемчужное зерноИ говорит: «Куда оно?Какая вещь пустая!Не глупо ль, что его выс'oко так ценят?А я бы, право, был гораздо боле радЗерну ячменному: оно не столь хоть видно,Да сытно».Невежи судят точно так:В чем толку не поймут, то все у них пустяк.
44
Переработка басни Лафонтена «Петух и Жемчужина», восходящей к басне Федра «Цыпленок к Жемчужине». В русской литературе басню переводили В. К. Тредиаковский («Петух и Жемчужина»), А. П. Сумароков («Петух и Жемчужное зерно»), Д. И. Хвостов («Петух и Жемчужное зерно») и А. П. Бенитцкий («Петух и Алмаз»).
С горшками шел Обоз,И надобно с крутой горы спускаться.Вот, на горе других оставя дожидаться,Хозяин стал сводить легонько первый воз.Конь добрый на крестце почти его понес,Катиться возу не давая;А лошадь сверху, молодая,Ругает бедного коня за каждый шаг:«Ай, конь хваленый, то-то диво!Смотрите: лепится, как рак;Вот чуть не зацепил за камень; косо! криво!Смелее! Вот толчок опять.А тут бы влево лишь принять.Какой осел! Добро бы было в горуИли в ночную пору, —А то и под гору, и днем!Смотреть, так выйдешь из терпенья!Уж воду бы таскал, коль нет в тебе уменья!Гляди-тко нас, как мы махнем!Не бойсь, минуты не потратим,И возик свой мы не свезем, а скатим!»Тут, выгнувши хребет и понатужа грудь,Трон'yлася лошадка с возом в путь;Но только под гору она перевалилась,Воз начал напирать, телега раскатилась;Коня толкает взад, коня кидает вбок;Пустился конь со всех четырех ногНа славуПо камням, рытвинам; пошли толчки,Скачки,Левей, левей, и с возом – бух в канаву!Прощай, хозяйские горшки!Как в людях многие имеют слабость ту же:Все кажется в другом ошибкой нам;А примешься за дело сам,Так напроказишь вдвое хуже [46] .
45
Басня касается стратегии и тактики Кутузова в Отечественной войне 1812 г. Полководец подвергался постоянным нападкам со стороны Александра I и военной молодежи из-за уклонений от решительных сражений под стенами Москвы и после сдачи ее Наполеону. Крылов оправдывал неспешные, но продуманные действия Кутузова, должные, как понимал баснописец, привести к полному краху Наполеона, и порицал повеления Александра I, торопившего Кутузова и толкавшего его к промахам и ошибкам. Не менее досадны были для Кутузова ропот и горькие нарекания его молодых сподвижников. Вероятно, Крылов не знал о словах, сказанных старым фельдмаршалом принцу Вюртембергскому: «Наши молодые горячие головы негодуют на старика, что я удерживаю их порывы. Они не обращают внимания на обстоятельства, которые делают гораздо более, нежели сколько могло бы сделать наше оружие». Тем значительнее историческое, политическое и военное чутье Крылова, чья басня защищала Кутузова и его план от наскоков неопытных молодых людей. Их патриотические чувства были объяснимы, но не становились от этого более истинными.
Тем самым под образом «коня доброго» Крылов имел в виду Кутузова с его осторожностью и выдержкой при отражении наполеоновского нашествия.
46
А примешься за дело сам, Так напроказишь вдвое хуже. – Прозрачный намек на Александра I, по вине которого было проиграно Аустерлицкое сражение.
ОрелИз-под небес на стадо налетелИ выхватил ягненка,А Ворон молодой вблизи на то смотрел.Взманило это Вороненка,Да только думает он так: «Уж брать так брать,А то и когти что марать!Бывают и орлы, как видно, плоховаты.Ну, только ль в стаде что ягняты?Вот я как захочуДа налечу,Так царский подлинно кусочек подхвачу!»Тут Ворон поднялся над стадом,Окинул стадо жадным взглядом:Из множества ягнят, баранов и овецВысматривал, сличал и выбрал наконецБарана, да какого!Прежирного, прематер'oго,Который доброму б и волку был в подъем.Изладясь, на него спустилсяИ в шерсть ему что силы есть вцепился.Тогда-то он узнал, что добычь не по нем.Что хуже и всего, так на баране томТулуп такой был прекосматый,Густой, всклокоченный, хохлатый,Что из него когтей не вытеребил вонЗатейник наш крылатыйИ кончил подвиг тем, что сам попал в полон.С барана пастухи его чинненько сняли;А чтобы он не мог летать,Ему все крылья окорналиИ детям отдали играть.Нередко у людей то ж самое бывает,Коль мелкий плутБольшому плуту подражает:Что сходит с рук ворам, за то воришек бьют. [48]
47
Переработка басни Лафонтена «Ворон, желающий подражать Орлу», сюжет которой восходит к басне Эзопа «Соя и Пастух». По поводу этой басни М. Т. Каченовский в своем желчном и несправедливом разборе «Новых басен» Крылова писал, что орел неправильно представлен вором, «потому что в области баснословия орел имеет не такой характер».
48
Что сходит с рук ворам, за то воришек бьют. – Афоризм вошел во все сборники пословиц.