Бастард Ивана Грозного — 2
Шрифт:
— Позвольте спросить, сир, почему вы назвали меня иезуитом, сир? — спросил посол.
— А разве нет? — удивился Санька. — Разве Рим сейчас пошлёт куда-либо кого-либо, не пошедшего школу Лойолы. Жив ещё ваш генерал?
Иезуит промолчал.
— Понимаю. Запрещено обсуждать старшего по рангу. Но, мы отвлеклись! Я уже как-то говорил шведскому посланнику, скажу и тебе… У меня нет желания вилять. У нас такая огромная страна и столько людей, что вы себе даже представить не можете. Всё, что вы логически высчитываете о нас, не составляет и сотой доли процента. Повторю ещё и то, что наша внешняя политика основана на принципе невмешательства в чужие дела и сохранения устоявшихся границ, коими сейчас считается с востока — Тихий океан, а с запада река Нарова.
Себастьян промолчал и на эти слова, и не подал вида, что внутренне он раздавлен. Созданная университетом конструкция превосходства трещала и рассыпалась. Если закрыть глаза, можно было бы подумать, что это всё говорит ему один из университетских учителей, а не дикий русский князь, возомнивший себя едва ли не императором. Совсем по-другому описывали правителей России посещавшие её шпионы Ватикана. Даже внешне русский царь не походил на встреченных в Московии бородатых старцев. Великий князь был молод, безбород и даже лыс. Его взгляд был прям и вызывающе спокоен, а слова слишком разумны.
— Если тебе нечего нам сказать, можешь быть свободен!
— Мне есть, что сказать, сир! — наконец проговорил парализованный своими размышлениями иезуит. — Меня послали сообщить… Даже не магистр, а… Вы правы, сир, я послан самим понтификом Павлом. То, что я сейчас услышал, правда ли?
— Ты дерзок, иезуит, раз подвергаешь сомнению мои слова. И за меньшие грехи я сажаю послов на кол или бросаю в темницу. Но… Говори дальше… Пока…
Санька зловеще ухмыльнулся. Посол бухнулся на колени.
— Прости, государь. От волнения ум за разум зашёл. Слишком необычен наш разговор. Никто так со мной не говорил из королей, а я представляю святейшего понтифика и в Польше, и в Швеции, и в Дании.
— Хватит уже… Говори, что сказать хочешь! — утомлённо вздохнул Санька.
— Понтифика беспокоит положение ордена и особенно в Эстляндии. Если Руссия откажется от вооружённого захвата этих земель, святейший готов сам заплатить часть долга ордена. Часть не от той цифры, что вы обозначили, сир, но тоже от значительной суммы.
Санька помолчал.
— Полагаю, что торг здесь не уместен. Договор об отказе от вооружённого возврата своих земель мы никогда не подпишем, а на словах могу заверить понтифика, что на моём веку попытки захвата Эстляндии не будет, пока вы сами не захотите поживиться за наш счёт. А дань мы собирать будем ежегодно. Учредим Юрьев день… Хотя, чего его учреждать? Он и так есть! Девятое декабря! Как наступит, так и мы пойдём. И веришь? Обязательно соберём своё.
[1] Мундштук — металлическое устройство, вкладываемое вместе с трензельным удилом в рот лошади и пристегивающиеся к суголовью, которое облегчает управление лошадью при верховой езде (в особенности одною рукой), так как при этом всадник получает возможность с меньшим усилием подчинить коня своей воле. Мундштук — наследие рыцарской эпохи, он был необходим на турнирах, где от безусловного подчинения коня зависел исход единоборства, а всадник должен был помимо поводьев удерживать ещё и оружие.
Глава 30
— Вот ты скажи мне, иезуит, в чём сила? Разве в деньгах?[1] — спросил Санька папского посла.
Микаэль Агрикола отрицательно покачал головой.
— Врё-о-ёшь, — засмеялся Санька и покачал указательным пальцем перед собой. — Все вы кланяетесь золотому тельцу и живёте ради денег. Храмы ваши не в золоте, но это обман. Ваш аскетизм — тоже обман… Ваш орден освобождён от десятины Ватикану, собирая с адептов даже не десятину, а гораздо больше. Но дело даже не в этих крохах. Ваш орден — имеет деловые и торговые интересы во многих регионах мира. Например, выращивает и поставляет сахар из Бразилии, рабов из Африки, пряности из Индии, шёлк из Китая. И со всего этого вы не платите не только Ватикану, но и королям.
— Ваша церковь, тоже не платит подать в казну… — возразил Микаэль Агрикола.
— Уже платит, — перебил его царь и посмотрел улыбаясь на посла. — Так в чём сила?
— Сила в правде! — удивил ответом иезуит.
— И в чём правда? — усмехнулся Санька.
— Правда у всех своя.
— Правда всегда одна. А вот ложь, скрывающая правду, у каждого своя.
— Ты знаешь правду?
— Знаю, — спокойно ответил Санька. — Правда в том, что каждый хочет жить лучше прежнего, но это без нарушения границ других людей и, соответственно, государств, не возможно. Жить не «хорошо», а именно «лучше, чем вчера». А многие хотят жить ещё и лучше, чем другие, и за счёт других.
— Все живут за чей-то счёт. Сын за счёт матери и отца, старики за счёт детей, правители за счёт народа, волки за счёт овец... Все так живут. Но почему ты спросил, государь, про силу?
— Потому, что наша сила не в деньгах, а в боге. А он и правда, и справедливость, и праведность.
— Наша сила тоже в боге, — пожал плечами иезуит.
— Нет. Твоя сила, за счёт бога. Ты прикрываешься Христом, не следуя его заповедям. То, что ты воспитал себя молитвами, истязая свою плоть и разум, не приблизило тебя к богу, а лишь научило правильному поведению, выдержке и терпению. А ваш простой народ, так вообще далеки от бога, и в храмы ходят за индульгенциями. Вы, орден Иисуса и Ватикан, следуете не за Христом, а за фарисеями, проповедуя знания.
— Ваши люди тоже не все в Христа веруют… — возразил Микаэль Агрикола.
— А кто тебе сказал, что мы должны верить в вашего Христа? — усмехнулся Санька. — У нас свой Христос, а Бог един и нет у него образа видимого. Наш Христос — справедливость. А в такого бога верят у нас все. И потому, вам не сломить и не победить народ русский. Потому, что ваша вера другая.
— «А вы пустите нас сюда и дайте учить ваших детей, — подумал иезуит, — и посмотрим через сколько поколений вы станете молиться по-нашему».
Санька вдруг понял мысли иезуита. Не услышал, а именно понял. Или он сам об этом подумал? Но и иезуит, посмотрев в глаза, и на лицо царя, опечаленное грустной улыбкой, понял его мысли и смутился.
— С этим определились, — рассмеялся Санька. — Скажи мне…
— Государь, ты можешь не называть меня «иезуит»? В твоих устах это слово напоминает слово «змея». Я архиепископ…
— Это долго… Терпи… Бог терпел и нам велел… Ты же мне стал вдруг «тыкать»… А сначала всё на «вы», да на «вы»…