Бастард Ивана Грозного — 2
Шрифт:
Сады, и вообще фруктовые деревья, Санька любил больше всего. Как лесник он знал их особенности и у себя на домовом участке в Приморье любил экспериментировать, прививая культурные сорта к диким.
Ранней весной он с помощью своих помощниц пересадил около тысячи плодово-ягодных деревьев и кустов на взгорье Васильевского луга и в мае наслаждался цветением его, Санькиного сада. Он практически переехал в Яузский дворец, поставленный им в излучине Рачки, чуть выше сельца Подкопаево. В этом месте река резко, на пару метров, падала вниз, и Санька устроил небольшую плотину с пятью водоналивными колесами, вращающими дворцовые подъёмные
Рачка протекала по глинопесчаному руслу и изобиловала рыбой и раками, а раков Санька любил, особенно с пивом. А пива у него было много и разного.
Он сам варил пиво и в том мире. Пивные ингредиенты продавались в специализированных магазинах тапа «Самовар». Он, чтобы не заморачиваться, закупал готовое сусло. Однако здесь Саньке не приходилось варить пиво самому. Было кому… Ему оставалось лишь контролировать процесс, а для этого пришлось освоить технологию изготовления сусла. Здесь не кипятили воду, и ему пришлось приложить некоторые усилия, чтобы перебороть «традиции». Самоваренное пиво и там отличалось от покупного, как небо и земля. Единственное, что немного раздражало Саньку, это то, что никогда не получалось повторить вкус продукта. Вроде бы делаешь всё так же: и вода та же и ячмень, и хмель, а вкус получается другой.
Но, с другой стороны, в этом был и плюс. Не пропадал элемент волнения и ожидания. Всегда повисал вопрос: «а что получилось в этот раз?».
Отделав Яузский дворец по-царски, и обставив подобающей мебелью, Санька переехал в него жить вместе с кикиморками и ротой охраны и сообщил всем, что у него, положенный ему по КЗОТу ежегодный тридцатишестидневный отпуск. Никто его не понял, но Санька уже этим не заморачивался. Отдыхая, он занимался пчёлами, садом, выездкой лошадей, а о том, кто, что подумает о его зрячести, тоже уже не беспокоился.
Лошадей Санька любил всё больше и больше. Он освоил посадку и выездку, так, что лошади слушались малейшего его движения. Его ноги обхватывали лошадиный круп так плотно, что его тело сливалось с телом животного, которое чувствовало малейший нажим пятками на печень или селезёнку. Шпор Санька не использовал принципиально, как и стальных мундштуков[1].
Ему ловили и седлали самых резвых и своевольных лошадей, кобылку или жеребца, и он объезжал их, носясь по долинам и по взгорьям.Несколько раз лошади сбрасывали его, и только Санькина звериная ловкость позволяла ему остаться целым и невредимым. Он, или вовремя соскакивал, или кувыркался через голову, или и то и другое разом. И тогда ему приходилось догонять, удирающее животное. Однако после того, как он его догонял и на скаку запрыгивал в седло, обычно лошадь смирела. Такого седока ни одна лошадь ещё не видывала.
Охранницы первого круга контролировали Санькины тренировки со стороны, охранники взвода Алтуфьевских гвардейцев отрабатывали свои уроки, джигитовку, рубку лозы, и другие казачье-рыцарские премудрости, но не забывали про поиск лазутчиков. Все, короче, были при деле.
Отобранных Санькой лошадей клеймили, переводили в особые конюшни и ставили на специальный учёт для конеразводных процедур.
Санькин замок являлся частью стены и представлял собой трёхсекционную башню квадратного, сужающегося кверху, сечения, что позволяло устанавливать пушки. На нижней секции замка имелись четыре угловые башенки, тоже квадратного сечения. Лифтовые
От башни в обе стороны по линии стены отходили два одноэтажных строения прямоугольной формы для дворовой службы и службы охраны. К строениям с внутренней стороны стены примыкал двор, огороженный невысоким забором. Далее вдоль стены стояли хозяйские постройки.
— — - — - — - -
Когда сообщили о ливонских послах, наконец-то к лету прибывших в Москву для проведения переговоров и прояснения ситуации по Юрьевскому долгу, Александр находился в Яузовском замке. Он всё больше и больше склонялся к тому, что в кремле ему делать нечего. Сюда начали приезжать бояре избранной рады, с которыми он советовался и которые подписывали принятые совместно с государем указы.
Иные бояре, Санька не торопился отбирать титулы, продолжали заседать в Грановитой палате, и доходили слухи, что Владимир Старицкий снова стал присутствовать на «думских сидениях». Именно поэтому Санька не хотел ехать в Кремль.
Всю зиму орден пытался проломить оборону Нарвской границы. Кое-где им удавалось незначительно продвинуться на территорию Руси, но все рыцарские отряды были уничтожены. Одни, полками царских воевод, другие, партизанскими отрядами царских оборотней.
И вот послы прибыли.
Санька принимал послов в просторном помещении замка, освещённом закатными лучами солнца, проникающими через чистые прозрачные стёкла амбразуроподобных окон. Некоторые окна были раскрыты, и через них доносилось пение птиц и запах цветущей гречихи.
— Что у вас? Зачем вы прибыли? — спросил Санька, прервав витиеватую речь посла. — Говорите коротко и ясно.
Представитель магистра Тевтонского ордена, на миг остановившись, снова продолжил рассказывать про то, что орден воюет с поляками и бунтовщиками, и поэтому не может уплатить дань.
— Ты уполномочен подписать хотя бы акт сверки долга? — спросил Санька. — За всё время аренды наших земель вы нам должны десять миллионов четыреста двадцать две тысячи восемьсот шестьдесят восемь рублей. Всё сразу вы, конечно, заплатить не сможете, но платить всё равно придётся.
— Откуда такие цифры, сир? — удивился посол.
Это был архиепископ и иезуит, прошедший хорошую школу и подготовку, и поэтому внутренне он оставался совершенно спокойным, лишь внешне разыгрывая определённую обстоятельствами роль. Окончивший Римский университет с отличием (иных оттуда не выпускают), он, кроме теологии, отлично знал астрологию и математику, разбирался в философии и юриспруденции. Русского царя он, как и все европейцы, считал неотёсанным чурбаном, и в большей степени животным, чем человеком.
— Эти цифры? — в свою очередь удивился Санька. — Отсюда.
Он взял с низкой тумбы небольшого стола, стоявшего рядом с его креслом, один из листов бумаги, исписанный с верху до низу, и выборочно зачитал.
— Десятый пункт… Издержки на переговоры: проездные, командировочные, обслуга, равны пятидесяти пяти тысячам трёмстам сорока трём рублям...
Санька сделал паузу.
— Заметил, иезуит, мы цифры округляем до рублей. А ты говоришь…
Мысленно Себастьян аплодировал русскому царю. Тот вёл переговоры ссылаясь на документы и математические расчёты. И, что удивительно, сам в них разбирался.