Бастард Ивана Грозного — 2
Шрифт:
— Сдержат, государь. Там наши браты сидят. Только без людишек тяжело воеводам в Туле им будет.
— Людей в Тулу мы отправили. Много отправили. Там мой человек… Пётр Алтуфёев литьём железа занят. На реку Воронеж пойдёт. Там корабли строить будет, руду рыть и железо лить. Помочь ему надобно. Туда трёх воевод отправим. По Дону крымский хан ходит... Да, то вы и сами знаете. Из людишек тех пешее войско собрать надо. Пушки в Туле льют. Оружием там же снарядим.
— Это ты, государь, про тот народ говоришь, что в Эстляндии взяли? — спросил Алтуфьев.
— Про него. Про эстов. Везёте народ?
—
— Ибо помереть от холода и голода в пути никто не должен, — перебил Санька. — Каждый мой человек на вес золота. Своих крестьян хоть об угол терема бейте, однако ежели казённая подать снизится, пеняйте на себя. С четей налог считаем, не забываете? А чети ваши Иван Васильевич успел посчитать, спасибо ему за это и царствие ему небесное.
Санька перекрестился.
— Всем понятно, что никого не воюем и силы не тратим. Все своевольные набеги отставить. Алексей Афанасьевич, набирай в свой тайный приказ смышлёных молодших детей боярских из незначительных родов. И закрепи за небольшими территориями. Пусть ездят, смотрят, слушают и записывают. К каждому закрепи двух, трёх охранников. И учи их уму разуму…
— Уже так делаем, государь.
— Что делаете? — удивился Санька.
— Учебники, как ты говорил, открыли. Считать, писать там учат. Пока при московских монастырских дворах. А которых уже отослал для догляда.
— Да смотри, чтобы не наговаривали напраслину на соседей. Перепроверяй и о том говори своим проверяльщикам.
— Так и будет, государь.
Санька вздохнул.
— Много говорим. Пейте, товарищи!
Царские гости выпили, закусили.
Поднялся Мстиславский.
— Хотел у тебя, государь, прощение просить.
— За что? — удивился Санька.
— Хульные речи на тебя говорил, да не понимал, что готовят тебе бояре хитрые. Подговаривали и меня. Ты, дескать, из ближних к царю Ивану был, послушает тебя новый государь… А оно вона, как вышло…
— Ты Иван Фёдорович не винись. Сражался ты за меня. Этим всё сказано. И за то тебе спасибо. А хульные речи на думе не в новость. Часто бороды трещат, посохи о спину и головы ломаются. Да и режут, бывало.
— Бывало, — рассмеялся Мстиславский.
— Вы всё как малые дети… Не можете по старшинству разобраться, кому верховодить. Ещё Иван Васильевич, брат мой, развести по углам вас пытался. Но, вы не успокоитесь никак. У стен Казани, царь Иван сказывал, едва сами между собой не подрались. Надо стены воевать, врага бить, а вы всё командира не выберете. В книгах древних разбираетесь, кто под кем ходил. Не смешно?
Санька с упрёком смотрел на лучших людей России. Те сидели потупив глаза.
— Смотрите… — с угрозой в голосе сказал Санька. — Чем с вами договариваться, возьму полководцев из незнатных родов, соберу пешее войско и с ними воевать пойду. А вы дома сидите!
— Не к нам твой гнев, государь, — рассмеялся Опраксин. — Наш род вообще ни под кем на войну не ходил, кроме великих князей и царей Российских. Да и то… Ста лет ещё нет, как Рязань под рукой князя московского.
— С вами ясно всё, — отмахнулся царь. — Потому в воеводы и ставлю. С другими труднее. Раньше
Александр отпил из кубка, откинулся на лежанку и скривился. Надо было делать вид, что рана тревожит и заживает.
— Как нога, государь? — спросил Мстиславский.
— На поправку пошла. Заживает.
Мстиславский удовлетворённо сел.
— Совсем поправлюсь, тогда соберу всех, а пока слушайте Алексея Фёдоровича Адашева. Он мою волю передаёт. Не опасайтесь, он не своевольничает. Я проверяю, — Санька рассмеялся.
Его, осторожным смехом, поддержали бояре.
— А буде, кого сомнения гложить станут, приходи ко мне и спроси. Я разъясню.
* * *
Нога уже только сильно чесалась. Мазь снимала воспаление, чесночные компрессы убивали микробов, а сам он своей внутренней силой до такой степени не владел. Раньше он не задумывался и не тревожился, получится у него вылечить кого-либо или себя, или нет. И лечил. А после нападения на него и Гарпию вампирши Вампусы, — посланницы Аида, его не покидало чувство тревоги и даже страха. Да и общение с тёмными сущностями испачкало его внутреннюю энергию. Поэтому приходилось пользоваться народными средствами самолечения.
Он почти не хромал и поэтому, пользуясь случаем, ежедневно инспектировал стройки замков. Часть пленников он оставил в Москве при каждом объекте и записал в строители. Приготовленных землянок и запасов ячменя, гороха и чечевицы хватало и люди воспряли духом. Около тысячи человек он отправил к Мокше в Коломенское, где производства расширились в фабрики. Пряли и ткали лён, шёлк, лили и ковали металлы, жгли кирпич, черепицу и цемент.
Царским указом двухлетней давности Иван Васильевич заставил хоромы с подклетями и землянки крыть черепицей и печи «одевать в кирпич, дабы открытого огня в избах не допускать». Санька же поручил Адашевским сыскарям учинить сыск по исполнению указа, и те, объявляя «государево слово и дело», входили в простые избы и хоромы знатные и проверяли наличие в них печей с трубами. В случае отсутствия таковых, на хозяина накладывался штраф, который можно было снизить вполовину, если поставить печь в течении месяца. На воротах таких дворов ставилась специальная печать. «А ежели вдруг учиниться пожар, то строить город за счёт опечатанных дворов».
Причём многие хозяева землянок и небольших избушек, жившие бедно, получали кирпич, дверки для печей и черепицу бесплатно. Большинство из них, получив дармовое богатство, продавали его. Таких приставы арестовывали и силком отвозили в «работные дворы», образованные там же в Коломенском, вся территория которого сейчас была огорожена стеной с небольшими сторожевыми башнями на которых стояли небольшие пушки. Со стороны кузнецкий двор, занимавший территорию в полторы тысячи гектар (это без пахотных земель), больше походил на крепость.