Бастион: война уже началась
Шрифт:
В него впихивали какую-то еду (за маму, за папу, за тетеньку Зиггер), он машинально жевал и чувствовал – возвращается. В голове светлело, ноги обрастали мышцами… Он помнил дорожку в лесу, знакомую по службе сооружения технической территории, запах хвои, помнил смехотворную суету на соседней дорожке с участием охранника и какой-то придурковатой мадам. Потом его впихнули в ворота. Пятое сооружение, машинально отметила память. Что-то охраняли в годы срочной службы, а что именно – никто не знал. Солдатики азартно гадали: не то ядерный объект, не то заводики какие секретные, не то сборка ракет или боеголовок. Расписку давали – о неразглашении на гражданке… Ступени вниз, гладкий пол – прямо… Какие-то двери в красноватом мерцании. Еще одно узилище, слава богу, без соседей. Две пары нар, дырка в углу, умывалка. Окна проектом не предусмотрены (а их в подземельях обычно и не предусматривают). Помещение явно переоборудовано под тюремный стандарт. Только запашок не тюремный. Чисто, окрашено. Что, еще одна «пресс-хата»? Резервная?
Замок был элементарным – под торцевой ключ. Такие практикуют в поездах и психушках. Пальчики в него не влезут. А пары железяк – нет. Кран свернуть? Диаметр не тот. Сплющить? Ты лучше мозги себе сплющи – пока другим недосуг…
А им действительно было недосуг. До вечера он провалялся на нарах. Потом пришел охранник в сером, принес бульбу с салом. Проглотил. Хоть и недоварено, но элементарно (бульбу варим, бульбу парим, бульбу просто так… едим). Потом поспал. Потом еще два раза поел и стал подозревать, что прошли сутки. Накладочка, товарищи экзекуторы? Текучка заела?.. Стало как-то совсем не по себе.
Потом дверь бесшумно отворилась, и вошел, прижимая палец к губам, некто тощий, сутулый, в сером халате. В глазах – страх божий, ноги трясутся. Алексей Вадимович Сальников. Племянничек пропавший. Не то постарел, не то повзрослел.
Туманов подскочил. Сердце заработало, как барабан.
– Только тихо, дядя Паша, – прошептал Алеха, запирая дверь.
– Ясно… – пробормотал Туманов. Хотя ни хрена, конечно, не ясно. Говоря по-русски – херота полная. – Ты что, бесконвойный?
– Конвойный я… – просипел племяш. – Но не в блоке. Я здесь работаю, в «семерке», – он отвел глаза. – Стыдоба, Алеша. Нашел работу.
– Санитаром?
– Фармакологом…
– Санитаром-фармакологом? Нравится… работа?
Лешка посмотрел ему в глаза.
– Совсем не нравится. Дядь Паш, времени мало. Вам убегать надо, пока за вас не взялись. Возьмутся – пропадете. Обламывают в два счета.
– А ты?
– Вместе не получится… Но я один уйду, мне пока ничего не грозит. Но вы – если до утра не уйдете…
– Погоди. Сколько у тебя времени на болтовню?
– Минут двадцать. М-может, полчаса. Но опа-асно…
– Уложимся. Рассказывай.
Встретили Лешку, как выяснилось, на вокзале. Угостили «Афанасием». Знаковым пивом. Наваждение опутало – не хотел идти он с этими парнями, а пошел. Даже лиц теперь не помнит. Дальше память работала с перебоями. Вроде звонил домой. А теперь и не уверен – звонил ли. Или не домой…
– Телеграммы ты посылал?
– Какие телеграммы, дядь Паш?
– Замечательно. Мне ты, конечно, не звонил?
– Дядь Паш, – парень сморщился, как будто мышь съел. – Вроде бы звонил. И объяснил… Но теперь… н-не уверен… Потом ехал – поезд, автобус, какая-то лодка… Как во сне.
– А проснулся когда?
– Да уж недели три…
– Что это за контора, Леший?
Парень неуверенно пожал плечами:
– Вроде военной базы… Или не военной. Кто-то в разговоре упоминал… ФАП…ФАС…
– ФАПСИ?
– Да, наверное… Я не понимаю в этом ничего, дядя Паша.
Мы тоже. А тем более, зачем работникам правительственной связи и информации фармакологи.
– Знаете… здесь из людей зомби делают. Издеваются над ними, уродуют… Я две недели безвылазно сидел в лаборатории, а потом увидел… Это плохое место, дядя Паша… Они на вертолете людей привозят… и уродуют.
Пацан, похоже, готов был разреветься, а этого за ним не водилось годков эдак с семи – сестра не даст соврать. Шлюзы прорвало. Лешка частил, как швейная машинка, – привезли-де, пообещали восемь в месяц и полный пансион с ежегодным отпуском, сначала из какой-то темной для Туманова химии (а он вообще не отличал нитрат от гидрата) готовили еще более темную химию (исходные компоненты прилагались), потом подглядел, как его продукцию колют людям и что с ними далее происходит, ума хватило ни о чем не спрашивать, прикинулся дурачком, высматривал, как мышка, куда бы юркнуть и сбежать, потом в списках «поступившего экспериментального материала» обнаружил знакомую фамилию, ненавязчиво поинтересовался у «вольного» Гладышева – мужика не такого уж и плохого, хоть и с задвигом…
– Стоп, – прервал Туманов поток откровений. – Кто здесь командует?
– Лысый такой, низенький, в плечах широкий… Уши торчком – как у меня… Зовут Антон Михайлович, фамилии не знаю. Из «гэбэ»…
– Из ФСБ?
– Н-не знаю… Зиггер его так обозвала: гэбэшник, мол, х…в.
– Зиггер?.. Рыжая?
– Не то слово. Оксана Францевна. Она главный психолог; говорят, к любому человеку подход найдет…
– Не к любому. Охрана?
– Внутри – в сером. Странные какие-то.
– Чем странные?
– Глаза у них, дядь Паша, как у наркомана после дозы. Но натренированы… здорово. Их здесь терьерами зовут.
– Кто зовет?
– Н-ну… такие как я. Нас много, дядь Паш…
– В этом блоке серые есть?
– Сейчас один, на входе. У него там комнатушка… проходная. Здесь подопытных-то, дядь Паш, один вы… Остальные – мы… Но сейчас всего трое, на нижнем уровне…
– Что снаружи?
– Сетка, дядя Паш…
– Я знаю. Дальше.
– Там вышки, колючка, говорят.
– Понятно… По периметру части. – Туманов наморщил лоб, вспоминая. – Кто на вышках?
– Солдаты… А еще – Гладышев сказывал – у них эти… тепловизоры. На вертолете на малой высоте летают, п-патрулируют…
– Погоди-ка. Что, обычные солдаты? – не поверил Туманов. Потом, правда, сообразил, что от армии Леха позорно откосил и в армейской классификации не больно-то эксперт. Поэтому уточнил: – В чем ходят?
Леха пошевелил носом:
– В защитном… С автоматами.
– Возраст какой?
– Н-не знаю… Я одного-двух видел… Лет тридцать пять – сорок.
Не солдаты, констатировал Туманов. Видимо, контрактники.