Бастион: война уже началась
Шрифт:
Последующая сиеста продолжалась часа два. Я лежала на кушетке в тесном боксе и старалась держать себя в руках. Что оставалось? Воспоминания притуплялись. Когда за мной пришли, мое сердце было свободно от других обязательств, кроме обязательств перед сыном… Процесс дальнейшей транспортировки воспринялся как свободное падение: погружение во мрак коридоров, ступени, солнце на траве, тени от ветвей, бетонная дорожка, новый блок через двести метров, похожий на предыдущий, как две мои истерики. Опять лестницы, коридоры… И вот она – всепоглощающая тьма, в которой я сидела на неудобном табурете, на ногах были ремни, на запястьях наручники, а на висках – металлический штатив-тиски, не позволяющий вертеть головой.
Потом наступило молчание. Темнота и молчание. И не пошевелиться. День чудесный. Похоронили, демоны.
– Кто здесь? – спросила я.
Никого. Но ведь кто-то закрепил мою голову в штатив, спеленал, стянул конечности. Кому-то ведь это надо.
– Говорите… – прошептала я.
Легкое дыхание прошелестело по шее. Кожа покрылась мурашками. Словно кто-то взял перо из подушки и провел им слева направо по основанию шеи. Напряжение вылилось в судорогу, я представила, как сдвигаются межпозвонковые диски, парализуя голову и плечи. Получилась неприятная картина.
Холодное дыхание окатило левое ухо. Ну точно, грыжа будет, – мелькнуло в голове. На мгновение вот вышла на мороз трескучий… и зашла.
– Убийца ходит по земле сибирской… – негромко, четко проговаривая слова, возвестил мужской голос. – Глумится над женщинами, увечит и убивает их детей. Его мишенями становятся матери-одиночки, живущие замкнуто и небогато. Он знакомится с ними на улицах, в очередях, в транспортной давке. Невзирая на неказистую внешность, он обладает дьявольским, поистине убивающим обаянием, что и позволяет ему в рекордно сжатые сроки оказаться в доме у жертвы. Он желанный гость… Он приносит цветы, шампанское, детям – дорогие игрушки. – Мой новый властитель дум сделал паузу, а потом продолжал, в более вкрадчивой манере, с грамотно поставленным придыханием: – После ужина и приятной беседы, когда шампанское выпито, а ребенок возится в детской со своими новыми забавами, наступает время икс… Он просит прощения, встает, отлучается на минутку в детскую, там перерезает ребенку горло и возвращается. На него смотрят ждущие глаза… Женщина не знает, зачем он отлучался в детскую. Не знает она, что в плане нормального секса ее избранник беспомощен и труслив. Он умеет заниматься любовью только с мертвыми женщинами, которые не осмеют его и не укажут на дверь… Но умерщвляет их он не сразу. Он должен получить эстетическое наслаждение, он должен наглядеться в глаза человека, который, видя в нем свою смерть, понимает, что обречен… Он должен упиться властью над беспомощным… Он должен, в конце концов, почувствовать себя полноценным мужчиной, ибо только в минуты апогея, когда жертва взывает о пощаде, он себя таковым чувствует… Получив заряд бодрости, он приступает к процедуре. Убивает медленно, со смаком… Начинает со слабых уколов, незначительных порезов… Вид крови его заводит. Он не заставляет женщину раздеться. Им пока движет одна страсть – самоутверждение. Утвердиться и убить. А уж потом… Потом он оттянется. Потом он докажет всему миру и себе лично, что он не ущербен. Он заклеивает женщине рот, некоторое время балуется, рисуя ножом на спине и конечностях кровавые узоры. Потом начинает резать – плечи, руки, бедра… Входит в исступление. Бьет… Брызжет слюной, матами. Когда несчастная теряет сознание, он наносит завершающий удар – наотмашь, по горлу, как всадник шашкой срубает пехотинца… Потом раздевает ее…
Ухо горело адским холодом. Вкрадчивые слова остро отточенными льдинками вбивались в черепную коробку, провоцируя в ней соответствующие словам образы. Я где-то читала, что если хотят воздействовать на разум человеческий, то говорят в правое ухо, если на чувства – то в левое…
– В Абакане он убил троих: тридцатилетнюю женщину с семилетним малышом – вдову погибшего от бандитской пули милиционера, и одинокую разведенку – особу рассудительную, но подчас чересчур доверчивую. В Таштаголе вырезал целое семейство – двух очаровательных девочек, мамочку и старенькую бабушку, прикованную к постели. Троих он убил в Белово, двоих в Киселевске, шестерых – в Тайге. Двоих – в Горно-Алтайске, где его и взяли. Возникла внештатная для убийцы ситуация. Во время традиционного ужина при свечах, когда будущая жертва влюбленно смотрела ему в рот, а дитя, одаренное безделушками от «Лего», направлялось в детскую, пришла соседка за луковицей. «А вот это мой новый знакомый из Канска. Такой милый человек», – шепнула ей на кухне хозяйка… По нарисованному фотороботу его и взяли. Убийца не нашел сил отказаться от намерений. Душа просила. Не убить – хуже ломки… Понимая, что засветился, он все равно сотворил традиционный обряд, принял душ, забрал на счастье пару побрякушек и ушел. Сыщики сопоставили почерк маньяка со сданными в архив, изучили технику, «роспись», перекрыли выезды из города. И благополучно взяли на автостанции…
Вдруг темнота перестала казаться абсолютной. Перед глазами появилось бледное свечение. Поначалу оно дрожало, рябило мелкими штришками, потом стало ярче, контрастнее. Обрисовался контур человеческой головы. Выросли уши, куцый подбородок, высокий лоб. Наметились губы, близкопосаженные глаза. В последнюю очередь возникли зачесанные набок редкие волосы и щеточка усов под носом. Получился человечек. Заурядный, невнятного возраста. Вряд ли он был изображением на экране. Насколько я могла ориентироваться, позади нас не стояло ни фильмоскопа, ни кинопроектора. Да и каким-то выпуклым оно казалось, это изображение. Пусть не натуральным, но достаточно объемным и с расстояния в пару метров производило впечатление самое убедительное. Представьте себе – совершающая смазанные колебания человеческая голова, смотрящая на вас в упор и едва не подмигивающая…
– Проиллюстрируем, – сказал голос. – Как видите, в маньяке нет ничего выдающегося. Напротив, для человека, с ним не общавшегося, он выглядит неприметным, серым и абсолютно не выделяемым в толпе. Не роковой любовник, согласитесь. Скучная невыразительность, да и только, не так ли?
Нависла пауза.
– Так… – согласилась я.
– Но он затейник. Он умеет себя подать. Маньяку не требуется изображать из себя интеллектуала в шкуре сексапильного атлета. «Пусть смешивать два этих ремесла есть тьма охотников, он не из их числа…» Понимаете мысль? У него свои методы работы. Простые человеческие слова, гипнотическая магия глаз и твердая установка, что «Карфаген должен пасть». У него действительно, должен вам признаться, необыкновенная сила в глазах.
Изображение приблизилось, остановилось метрах в полутора. Насколько помню, в тот момент я была несказанно далека от мысли о голограмме (я вообще не знала, что это такое). Прежде всего меня поразили его глаза. Глаза демона, смотрящие исподлобья. Необычные такие, забирающие… Я напряглась, уперлась пятками в перекладины табурета. Штатив сжал виски. Возможно, «ассистент» незаметно подтянул его, усилив нажим на череп. Что-то повторно сдвинулось в голове.
– Он умертвил двадцать человек. Женщины… молодые, наивные, не потерявшие надежду обрести тихое счастье… Дети… Непосредственные, доверчивые существа, поневоле ставшие заложниками жажды изувера и пагубной неосмотрительности своих мамаш…
Я почувствовала в груди слепую ярость. Смерч гнева затряс позвоночник.
– Ненавижу… – прошептала я. – Сволочь. Урод проклятый…
– Если бы его не взяли – а это, согласитесь, чистой воды удача, – список жертв продолжал бы расти, шириться, охватывая город за городом, регион за регионом… Живые люди, предающиеся сегодня мелким радостям, завтра бы легли с перерезанным горлом – ни за что ни про что… Просто так, ради утоления чужой жажды… Убийца бы матерел, набирался опыта…
– Гнусная расейская действительность, – сказала я. – Так не должно быть.
– В один прекрасный день он бы приехал в городок Асино, что в Томской губернии, прогулялся бы по улице Коллекторной, особенно по той ее части, где есть футбольное поле, поросшее бурьяном…
– Перестаньте, – попросила я. – Вы что?
– Он бы приметил одного чумазого пацаненка, всеми днями носящегося в компании ему подобных. Он бы познакомился с его бабушкой… А что? В свои пятьдесят три года ваша мама, Дина Александровна, выглядит на сорок три и не чурается житейских утех. Она современна, эффектна, остра на язык (вы в нее) – и вовсе не отчаялась, знаете ли, урвать от мира свой кусочек блаженства. В обратном случае она бы больше времени уделяла внуку, вы не находите?
– Нет, вы понимаете все превратно… – запротестовала я.
– Он бы нашел подход к вашей маме. Поверьте, он не страдает геронтофобией и знает, что такое галантерейное, черт возьми, обхождение. А потом… История повторяется многократно. Наш фигурант умный преступник, Дина Александровна. Он никогда не совершает больше двух налетов в одном городе. Он бы уехал из Асино в тот же день…
В горле вырос предательский ком. Я не могла больше трепыхаться.
– Вы думаете, его арестовали, и на том поставлен крест? Смею вас заверить, это не так. Мы живем в демократической стране. Как выяснило следствие, наш герой – коммерческий директор фирмы «Ансиб», занимающейся сбытом лома цветных металлов, что, собственно, и дает ему возможность на законных основаниях колесить по региону. Человек он не бедствующий, и отсюда с некоторыми оговорками можем предположить, что справедливое наказание – вопрос не столько времени, сколько денег. Больших денег. Есть деньги – нет наказания, понимаете? И наоборот. Чем, кроме показаний подслеповатой соседки, располагает следствие? И чем располагает искушенный, высокооплачиваемый защитник?