Бастион
Шрифт:
Благодаря изрядной удаленности от городов и близости к Финскому заливу, лагерь был наполнен морским воздухом, смешанным с ароматом окружавшим его соснового леса. Только сосны и тишина…
А сбоку, за ограждающим лагерь многокилометровым забором, прилепился серый и невзрачный рабочий поселок, с вытертыми до песка газонами и вечными лужами на щербатых дорогах. Панельные коммуналки, забитые до отказа, пресловутый “прожиточный минимум” и — та же тишина… Впрочем, нет, не та же. Другая. Тишина запустения, безнадежности, тишина доживания… “Бедный родственник”, с завистью и отчаянием заглядывающий за забор к своему удачливому “старшему брату”, забывшему пригласить его на этот цветущий праздник жизни. Когда-то в поселок приезжали жить и работать лучшие учителя и тренера Петербурга. Ехали в “страну озер и сосен”, как на долгожданный праздник, а потом… Потом в страну вползла горбачевская “перестройка” и образование, вместе со спортом и здравоохранением, оказались под обломками “капитализации по-русски”. Капитализации без правил, без ума, без жалости… без будущего. Те “интеллигенты”, что “голосовали сердцем”, забыв про разум, в одночасье оказались по уши в демократии, и уныло потянулись обратно в Петербург, что бы торговать на рынках, сторожить овощебазы и выдавать в гардеробах пальто новым “хозяевам жизни”. А их места в рабочем поселке заполнили жители ближайших сел и деревень, обитатели бывшего “сто первого километра”. Небольшое количество оставшихся энтузиастов не могло повлиять ни на быт, ни на духовность. А за забором уже куражились, вытесняя юных спортсменов и ученых, отпрыски удачливой “элиты” из бизнеса и политики. Это была Россия “в миниатюре”, в ее прошлом, настоящем, и… Но не будем загадывать так далеко…
Виктор поставил совок и метлу в угол, запер гараж, заменявший ему дворницкую и повернулся к ожидавшему его Борису:
— На сегодня хватит. По домам.
— Может — на шашлыки? — предложил Борис. — Что тебе дома делать? Твоя опять с утра пораньше в магазине джин-тониками затаривалась, как на праздник. Значит, готовься к очередному скандалу.
— Тяжело ей здесь, — сказал Виктор. — Она городская, наш поселок не для нее. День похож на день, ни развлечений, ни работы…
— Сопьется она… Как ей вообще в голову пришло сюда приехать?
— Мы с ней в баре познакомились. Я отвозил в город статью для журнала, а она только что со своим любовником рассталась. Идти некуда, депрессия… вот и согласилась. Жить теперь есть где, только… мне кажется, она меня за это как раз и ненавидит.
— Гнал бы ты ее, — посоветовал Борис. — Ничем хорошим это все равно не кончиться, а женский алкоголизм страшнее мужского. Ее не изменишь, а себе жизнь загубишь…
— Жалко… Да и нравиться она мне. Просто здесь отношения обречены на провал по определению.
— Да, место жутковатое.
— Не в этом дело. Место здесь ни при чем. Просто мы слишком разные. И еще одна “мелочь”: она меня не любит. Вот и все. А природа-то как раз здесь красивая: сосны, озера, гранитные валуны…
— Не скажи. Говорят, раньше здесь было кладбище. Финны называли это озеро: “Озеро мертвых”. Я не робкого десятка, но когда я иду по лагерю ночью, мне как-то… не по себе.
— Ты только это Ольге не рассказывай, — полушутя попросил Виктор. — А то это очень укладывается в ее теорию. Она и так считает, что здесь повышенная радиация, и все вокруг нее — мутанты. Как в фильмах ужасов: “Зазеркалье-1”, “Зазеркалье-2” и так далее…
— Ну, ты как хочешь, а я пойду напьюсь… И — к девчонкам! Ну, а тебе… Что тебе сказать?.. Удачи!
Ольга, мрачная и напряженная, сидела за компьютером, бездумно проходя в сотый раз какую-то игру. Покосилась на вошедшего Виктора и так же молча отвернулась к монитору.
— Привет, — сказал Виктор.
Она кивнула.
Виктор посмотрел на многочисленные баночки из-под джин-тоников, беспорядочно наваленные в углу комнаты, вздохнул, подошел к холодильнику, соорудил себе пару бутербродов и принялся заваривать чай.
— Звучит банально, — устало сказал он, — но ты бы хоть в комнате убралась. Не столько порядка ради, сколько для того, что бы самой развеяться. День и ночь за компьютером — это же с ума можно сойти…
— Уже сошла, — меланхолично отозвалась она. — Лечить поздно.
— Ты хоть ела?
Она неопределенно пожала плечами.
— Давай сходим погулять…
— Послушай, — она нехотя оторвалась от компьютера и раздраженно поглядела на Виктора. — Я стараюсь быть вежливой — видишь? Пожалуйста, оставь меня в покое. У меня очень плохое настроение.
— Оно у тебя всегда плохое. И не будет хорошим, пока ты не возьмешь себя в руки.
— Как?! — вызывающе вскинула она подбородок. — Подскажи! Ты же у нас умный. Ученый, историк, и все такое…. Так подскажи — как?
— Постарайся увидеть вокруг себя что-то хорошее. Эти озера, леса, и даже этот несчастный рабочий поселок, не виноваты в том, что… что у тебя сейчас не самый удачный момент в жизни. Но жить-то все равно надо.
— Сомневаюсь, что самый отъявленный оптимист разглядит здесь что-то хорошее, — парировала она. — Здесь же, как в фильме “День сурка”: каждый день — одно и то же. Ничего никогда не происходит! Это место — “остров погибших кораблей”!
— “День сурка”? — задумался Виктор. — Что ж, может быть… Но помнишь, сколько он успел сделать за этот многократно повторяющийся день? Кто мешает тебе поступить так же? Здесь прекрасные спортзалы, замечательные тренера, изумительная библиотека… Ты же любила конный сорт, стрельбу из лука… Большой теннис…
— А сейчас — не хочу…
— Пойдешь, — твердо сказал он. — Ты когда-то мечтала об этом, но времени не было. А здесь, время — единственное, что есть в избытке. И его можно либо убивать, либо использовать в свое благо…
— Поэтому ты сюда и приехал?
— Да. И еще я хочу понять загадку Зазеркалья.
— Нет здесь никакой загадки. Алкоголизм есть, тунеядство, сплетни, деградация… а загадки — нет.
— Загадка есть, — задумчиво повторил Виктор. — Собирая исторические данные, я объехал всю Россию. Практически все ее монастыри, музеи, архивы. На это ушло более десяти лет. Я бывал в сотнях городах, но нигде не видел места более беспросветного и безнадежного, чем этот рабочий поселок. Везде живут по разному: где-то легче, где-то труднее, но такой сплин и такая безнадега только здесь. Тяжело, трудно, живется и на Урале, и в Алтае, и на Волге, и на Дону… Но там даже лица у людей другие. А вот вокруг Петербурга и Москвы образовались какие-то депрессивные “черные кольца”, как наш рабочий поселок, рядом с Зазеркальем. Они же ни во что не верят, и ничего не хотят. Посмотри на них: это словно кадавры — ходячие мертвецы, без души. Дай им сколько угодно денег, но лучше от этого работать они не станут. В лучшем случае — просто уедут отсюда. Но и там, на новом месте, все равно будут стонать, жаловаться, сплетничать и бездельничать… и я заметил, что подобные “черные пятна” сплина возникают там, где практически нет церквей… Был в прошлом веке такой ученый — Макс Вебер. Работая над своей теорией, он объехал весь мир, и в 1905 году издал свой труд: “Протестантская этика и дух капитализма”. Получились удивительные результаты. Капиталисты, пытаясь привлечь рабочих на свои заводы, пытались увеличить почасовую оплату за качественный и добросовестный труд. В тех странах, где была развита духовность и религиозность, люди принимали эти условия и вкладывали деньги в улучшение условий жизни и обучение. Там же, где не было церквей, и религия находилась в упадке, рабочие принимали эти условия лишь для того, что бы сократить свой рабочий день и увеличить свободное время. Имея возможности улучшить условия своего существования, они предпочитали зарабатывать столько же, но жить в праздности, ноя, жалуясь и пеняя на свою несчастную жизнь. Бездуховная культура куда больше дорожит праздностью, чем работой. Чем человек духовнее, тем он образованнее, работоспособней, активней. А лентяи, как правило, бедны, и только мечтают что бы все “отнять и поделить”.
— Однако, революция у них все же получилась.
— И, кстати, благодаря именно “аскетам” из их числа, работоспособным и деятельным. Только с противоположным знаком духовности. И если б не ошибка Маркса… Он отвергал влияние личности на историю. А это противоречит действительности. Гениальные политики, историки, ученые, “рождаются” не благодаря чему-то, а вопреки всему. Никто не мог предвидеть появления личности Сталина. История создавала его до тридцатых годов, а после — он создавал историю. То же было с Екатериной Великой, Андреем Боголюбским, Ломоносовым и княгиней Ольгой, Наполеоном и Гитлером. Влияние личности на историю — несомненно. Не будь Ленина — не было бы и революции. Не будь Сталина — Россия была бы принесена в жертву революции, и исчезла бы, как государство. Даже Горбачев своим предательством нарушил естественный ход преобразования России. История не имеет сослагательного наклонения, зато является неоспоримым, наглядным примером. Потому-то многие так хотят ее переписать, себе в пользу. Это Зазеркалье для меня — полигон для изучения и опытов, который даст мне понимание общей ситуации в России… и ее шансов на будущее.