Батыр
Шрифт:
Набат старается взять себя в руки и твёрдо произносит:
— Ты мал ещё, многого не понимаешь. У твоего отца был большой боевой опыт. Он участвовал в гражданской войне. На твою Родину, Мурад, зарились тогда английские интервенты.
Хотели её затоптать, поработить. Отец твой бился с ними не в одном бою. Он был в ту пору ещё молод, и его призвали... Да, он был почти что мальчишкой, но интервенты боялись его острой сабли...
Заметив, что Мурад на этот раз слушает её внимательно, Набат принимается рассказывать один случай из гражданской
...Вечереет. В тихой, чисто прибранной комнате мать рассказывает сыну о боевых подвигах его отца. Когда она умолкла, в комнате воцарилась тишина, и было слышно, как журчит за окном вода в арыке.
— Мама, — говорит вдруг Мурад, — ты помнишь, когда я был маленький, отец часто брал меня на руки и подбрасывал. Помнишь, он раз подбросил меня к самому потолку, а ты очень испугалась, ухватилась за него, потом за меня. Крику сколько было...
— Съешь ещё мяса, Мурад, — говорит мать, не глядя на сына.
— А если ему попадётся в супе мозговая косточка, он всегда отдавал её мне. Я выколачивал из неё мозг, а он говорил: «Ешь, ешь, сынок, крепче будешь».
Набат отворачивается, глаза её полны слёз. Но Мурад не смотрит в её сторону. Он говорит быстро, порывисто, голос его дрожит:
— Он носил меня на плече. Мы с ним играли в верблюда. Он становился на четвереньки, а я забирался к нему на спину и, погоняя его, кричал: «Хайт! Чув!»
Мурад умолкает на секунду, словно у него перехватило дыхание, и тут же продолжает. Кажется, хлынуло наружу всё, что он так упорно таил в себе:
— И он не бранил меня, как ты, когда я приходил домой с синяками. Помнишь, мама, как, бывало, хлопнет он меня по спине, скажет: «Ничего, сынок, не давай себя в обиду!»? Не любил, чтобы я слюни распускал. А на другой день подзовёт к себе, обо всём расспросит, растолкует всё, разъяснит, как нужно поступать. «Мой сын не должен быть глупым драчуном-зади-рой, пустоголовым буяном», — скажет. Он всегда учил меня уму-разуму...
Набат хочет что-то сказать, но Мурад строго смотрит на неё, хмурится и продолжает:
—- Он брал меня с собой гулять. Мы с ним уходили далеко в горы. Он рассказывал мне про зверей и птиц, учил читать следы... Он...
Набат вскакивает. Её душат слёзы. Она накидывает на голову шаль и, пробормотав что-то насчёт крупы, которую она позабыла отдать соседям, выбегает за дверь.
Мурад остаётся один. Он встаёт, подходит к шкафу. Достаёт с полки облупленную клеёнчатую сумочку, в которой мать хранит письма. Вынув пачку писем, начинает их перебирать. Потом разворачивает одно и негромко читает вслух:
—- «Милый Мурад, я здоров, настроение отличное. У нас было несколько жарких схваток с врагом, и мы не посрамили славу нашего оружия. Надеюсь, ты хорошо учишься и сдашь все экзамены на пятёрки. Когда вернусь домой, куплю духовое ружьё и обучу тебя стрельбе в цель. Будь здоров, сынок. Крепко тебя обнимаю и целую. Твой отец».
Глаза Мурада лучатся — в них
Мурад берет другое письмо, и глаза его темнеют. Это письмо он не может читать вслух — читает его про себя, безмолвно шевеля губами. Перед глазами прыгают строчки, написанные ровным, крупным почерком:
«Уважаемая Набат Назарова... письмо принесёт вам страшную весть... великое горе... Мой долг сообщить... лейтенант Клыч Назаров убит в горячем бою... Боевые товарищи своими руками похоронили храброго воина... последний салют... Его имя не сходит с уст солдат... они отомстят за смерть любимого командира... Будьте мужественны... Ваш сын займёт место отца...»
Мурад плачет. Громко всхлипывая, не таясь, горько плачет Мурад, прижимая к груди пачку писем. Дрожащими пальцами он снова начинает перебирать письма и находит наконец то, что искал. Небольшой, не очень отчётливый любительский снимок. На опушке хвойного леса человек в офицерской форме, с автоматом в руках; на груди три ордена и медали. Взгляд добрый и вместе с тем суровый и устремлён куда-то вдаль...
Не сводя глаз со снимка, Мурад машинально опускается на тахту.
Войдя в комнату, Набат с трудом различает в сгустившихся сумерках маленькую фигурку сына. Подходит, молча присаживается рядом. Мурад не поворачивает головы. Заметив фотографию у него в руках, Набат порывисто обнимает сына и приникает головой к его плечу.
Мураду частенько приходилось проходить мимо этого большого, светлого двухэтажного здания, к которому так часто подъезжают автомобили. На этот раз, поднявшись на четыре плоские каменные ступени и секунду помедлив, он решительным движением толкает дверь и входит внутрь.
На площадке лестницы за маленьким столиком сидит пожилая женщина. Поглядев по сторонам и никого больше не заметив, Мурад обращается к ней:
— Скажите, пожалуйста, где ваш начальник?
—Какой начальник?
—Ваш начальник. Самый главный.
—Зачем тебе, мальчик, наш начальник? —спрашивает женщина.
—Нужно, — говорит Мурад и, видя, что женщина вопросительно смотрит на него, добавляет:
— Я сын Клыча Назарова, мне нужно поговорить с вашим начальником.
Женщина глядит на Мурада во все глаза и тяжело вздыхает. Потом, ни слова не говоря, подходит к нему, оерет его за руку и ведёт по широкой, устланной ковром лестнице. Поднявшись на второй этаж, она сворачивает в длинный коридор. Мурад шагает рядом. Женщина отворяет какую-то дверь.
—Оленька, — говорит она, — это сын Клыча. Хочет видеть товарища Сафарова.
В небольшой комнате с высоким окном — стол, несколько стульев, шкаф с книгами. Женщина, которую назвали Оленькой, встает из-за стола, подходит к Мураду, ласково кладёт ему руку на плечо.