Баязет
Шрифт:
Карабанов подумал о майоре Потресове, который бьется над каждой копейкой, пришли на ум сухие армянские чуреки, которым радуются солдаты, он вспомнил голодный рев верблюдов и печальные глаза лошадей, глодавших дубовые ветви…
– А ты вот так не умеешь? – В сладком бешенстве поручик шагнул к столу и, забыв о приличии, мастерски сложил перед носом чиновника двойной кукиш.
– Ну, что ж, – нисколько не обиделся тот и даже засмеялся, подлец. – До сих пор я говорил с вами келейно, желая добра. Как боевой товарищ с боевым товарищем. Теперь же перейду на официальную ноту… Денег нет! – выкрикнул чиновник, отбрасывая ведомость
Карабинов в гневе повернулся к офицерам. Немного смирил себя, чтобы не нарваться на скандал, и заметил с прискорбием:
– А вам-то, господа, совсем не к лицу носить мундиры!
Гвардейцы переглянулись. Полковник промолчал, но корнет по молодости лет вякнул что-то невразумительное по поводу единого бремени, которое следует нести всем без разбору.
– Ну и несите, – отмахнулся Андрей, – я тоже несу… Дело в том, что
Мы несем едино бремя,Только жребий наш иной:Вы оставлены на племя,Я назначен на убой…В приемной казначейства все так же томились полковые приемщики. На вопрос Андрея один ответил, что проживает в Игдыре с полмесяца, другой приехал с позиций уже вторично, третий только махнул рукой.
– Господа! – сказал он, этот третий, – я недавно был в Севастополе. Вы не представляете, какой подъем патриотизма вызвала в обществе эта война!.. Дворец генерал-губернатора был буквально осажден. И кем бы, вы думали? – проститутками. Да, эта гулящая корпорация тоже решила служить отечеству под Красным Крестом. И самое интересное, что все они давали подписку на целый год обета безбрачной жизни. Проститутки, господа, и те умеют жертвовать для отечества!
– Ну, – кощунственно подхватил Андрей, – нашли, что сравнивать: ведь это же русские проститутки, а не русские чиновники… Впрочем, за кем я могу занять очередь, господа? Хорошо, я буду стоять за вами.
………………………………………………………………………………………
Прошло четыре дня. Прожились в Игдыре дочиста. Егорыч нанялся к богатым духоборам косить траву и тем кормил себя, кормил и своего сотника. Было все постыло, бесчестно и как-то стыдно…
От доброты душевной старый Егорыч частенько советовал:
– Ваше благородие, всю-то жизнь на каждой титьке у нас по сотне воров висло. Дайте им отступного, пущай уж и здесь пососут… А я, когда в Баязет возвернемся, на иконе поклянусь перед всеми, что вы чисты, аки голубь!..
– Нет, Егорыч, – упрямился Карабанов, – я лучше сгнию здесь в очереди, но от меня никто ни копейки не получит!..
Ночи стояли сухие, знойные. По вечерам женский смех дразнил воображение. Память об Аглае сидела в теле прочно, словно наболевшая заноза. И, как назло, за стенкой один маркитант колобродил по ночам с девицами, распевая во все горло под гитару:
Дама милая, напрасно выНе даете свои губоньки:Поцелую вас за красненькую,Приплачу еще голубенькую…До рассвета ворочался Карабанов на тощих подушках, давил клопов, вожделел к Аглае и сумрачно матюкал музыкального маркитанта. Небритый и крикливый, шел
– Ну, как тут сегодня, господа? Дают или нет?..
Только сейчас начал он понимать, что та армия, на которую он глядел когда-то свитским кавалергардом из высокого седла своей лошади, – еще совсем не армия: разбросанная по глухим трущобам империи, сермяжная и полуголодная, обворованная и униженная, армия Ватниных и Потресовых, Егорычей и Денисок, – вот она-то и есть истинно российская опора, и было как-то стыдно вспоминать свои прежние гарцевания на Марсовом поле, скачки в Красном Селе, бесшабашные кутежи на Полюстровских дачах.
– Да, – сказал однажды Андрей, вспомнив почему-то своего деда, который в молодости дружил с гусаром Денисом Давыдовым, – был ведь, господа, «век богатырей, но смешались шашки и полезли из щелей мошки да букашки»… Черт вас всех возьми, когда же на Руси будет порядок?
– Вся у нас система такая: насквозь прогнила… – ответил ему офицер, который рассказывал о патриотизме проституток.
– Да при чем тут система! – искренне возмутился Карабахов. – Подлецы, дураки, казнокрады, взяточники – это да, но разве в Петербурге об этом знают?..
На восьмой день бесплодного ожидания в казначействе раздался голос молодого секретаря: он говорил, что взятки брать подло, что он ни минуты не остался бы служить в том месте, где такая мерзость заведется, что каждый благородный офицер должен дорожить совестью и честью своего мундира.
Карабанов, словно отпив живой воды, нагрянул к секретарю с визитом, выразив горячую надежду, что они, как честные люди, несомненно, поймут друг друга. Секретарь как раз обедал и, выслушав признательные распинания поручика, пригласил его к столу. Обгладывая фазанье крылышко, молодой чиновник говорил горячо и страстно, как Цицерон, и закончил свою речь словами, что брать взятки – преступление.
– Так, благодарность лишь… мы принять можем, – сознался он. – Однако, помилуйте, разве же это взятка? И не все смотрят на сие благоразумно, как вы: другой-то казну дерет, словно липу на лапти, а сам… Скажем, на увеличение средств… в помощь служащим… или просто в целях добра… Нет, где там, он никогда не даст. Да еще еврейский шухер устроит. Понимаете?..
– Ну, хорошо, – уныло сдался Андрей, брезгуя в этот момент своими словами, – я даю вам один процент, и об этом никто не узнает.
– Голубчик, – развеселился игдырский Цицерон, – да вы дайте мне три процента и говорите об этом кому угодно!..
Егорыч, страдавший все эти дни по-мужицки тяжело и тугодумно, встретил его в гостинице.
– Кубыть, получили? – догадался он по лицу поручика и в радостях побежал хлопотать о внеочередном самоваре.
Назавтра Карабанов пришел за деньгами с двумя пустыми тулуками. Казначей принял его приветливо:
– А-а, герой Баязета… прошу садиться. Сейчас, одну лишь минуточку. Вот только разделаюсь с артиллерией…
Усатый штабс-капитан с повязкой на глазу, одетый в шинель солдата, зорко сверлил единственным оком громадную пачку ассигнаций, которую ловко пересчитывал казначей. По выражению его бегающего глаза было видно, что штабс-капитан уже давно потерял веру в справедливость на этом свете. Заглянув в потайную бумажку, казначей отбавил из пачки ассигнаций какую-то сумму и со значением намекнул: