Байки из роддома
Шрифт:
Еще одна пауза. Сканирование взглядом притихшего зала, горький вздох сожаления, сжатые в ниточку губы.
– Получается так, что заведующему отделением проще взять отписку, прикрыть свою спину и предоставить беременную женщину слепой случайности.
– Алексей Емельянович, – Гвоздев решил оправдаться, – я разговаривал с ней при свидетелях! Она даже от обезболивания отказалась!
– Значит, следовало насторожиться и вызвать психиатра на консультацию. Срочно! Простите меня, Юрий Павлович, но не пристало главному врачу объяснять подобные вещи заведующему
Гвоздев молча сел на место, сознавая, что его дни на посту заведующего сочтены.
Все врачи, сидевшие в конференц-зале, понимали, что вызов психиатра в данной ситуации ничего бы не дал. Во-первых, за три-четыре часа психиатр не приедет, а, во-вторых, категорический отказ от операции ни в коем случае не является основанием для выставления психиатрического диагноза. Но никто не осмеливался возразить.
– Скажу еще пару слов, касающихся реанимационного пособия…
Данилов внутренне напрягся.
– …Владимир Александрович очень добросовестный врач. – Небольшая пауза. – Некоторые наши сотрудники просто восхищаются той самоотверженностью, с которой доктор Данилов оказывает реанимационное пособие. Сказывается многолетняя работа на «скорой помощи». Но меня как главного врача гораздо больше радует не самоотверженность анестезиологов-реаниматологов, а снижение смертности. Следует уделять больше внимания нашим пациенткам до того, – Гавреченков сделал ударение на последних словах, – как они впадут в состояние клинической смерти. Хороша ложка к обеду, знаете ли, и потом…
Большая часть присутствовавших на заседании комиссии смотрела на Данилова сочувственно. Даже Федоренко и та украдкой подмигнула ему, держись, мол, перемелется – мука будет.
Смысл сказанного главным врачом был ясен всем: доктор Данилов – старательный дурак. Данилов многое мог стерпеть или хотя бы попытаться – кроме обвинений в глупости и непрофессионализме. И гаденького тона, с которым были произнесены слова «сказывается многолетняя работа на «скорой помощи»».
Данилову приходилось встречать врачей, снисходительно или даже полупрезрительно относившихся к своим коллегам со «скорой помощи». Ничем, мол, эти «таксисты в белых халатах» на врачей не похожи. Они больше по больницам возить умеют, чем правильные диагнозы ставить и правильно лечить.
Лет пять-шесть назад в гостях некий кандидат наук, невропатолог из Первойградской больницы при Данилове назвал врачей «скорой» разъездными коновалами. Данилов заметил, что подобные заявления можно услышать только от идиота с дипломом медвуза, а не от врача. Кандидат-невропатолог оскорбился и предложил Данилову продолжить разговор на лестничной площадке. Данилов вышел, аккуратно, чтобы не переусердствовать (то есть не ломать костей), дал оппоненту в нос и вернулся к застолью.
Гавреченкову хотелось дать в нос не сдерживаясь, так, чтобы кости захрустели, превращаясь в крошево, а для остановки кровотечения понадобился бы килограмм ватных тампонов и километры бинта.
Дождавшись, пока главный врач закончит свое «импровизированное» выступление, Данилов медленно поднялся на ноги, чувствуя на себе взгляды всей аудитории.
– Прошу слова! – Для надежности Данилов спрятал кулаки в карманах халата.
– Пожалуйста, Владимир Александрович, – разрешила Нижегородова, явно думая, что Данилов намерен покаяться и пообещать впредь никогда-никогда, и так далее.
– Спасибо. – Данилов перевел взгляд на главного врача. – Совместная работа с вами убедила меня, Алексей Емельянович, в том, что вы не слишком хорошо разбираетесь в акушерстве и гинекологии, а уж о анестезиологии и реанимации вы судите на уровне студента второго курса…
– Вы забываете, с кем говорите! – Только что усевшийся на свое место Гавреченков вскочил и обернулся к Данилову. – И вы забываете, где мы находимся.
– Вам хочется пригласить ко мне психиатра? – усмехнулся Данилов.
Часть аудитории рассмеялась в открытую, не таясь. Другая часть поспешила прикрыть рты руками.
– Мы поговорим после заседания! – взвизгнул Гавреченков.
– Почему же? – С деланым недоумением Данилов пожал плечами. – Вы принародно высказались в мой адрес, так почем же я не могу отплатить вам той же монетой?
– Справедливое суждение! – высказался Клюквин.
Вознесенский, сидевший в четвертом ряду, дотянулся до Данилова и несколько раз дернул его за халат – садись, мол, не выступай. Данилов не обратил на это никакого внимания.
– Я не раз давал наркоз на ваших операциях, Алексей Емельянович, и скажу откровенно: как профессионал вы не состоялись. Главный врач из вас тоже не очень-то получился. Вы не можете руководить, вы можете кричать, оскорблять, приказывать, наказывать, но вряд ли все это называется руководством. Я не собираюсь утомлять народ примерами, но если вы настаиваете…
Гавреченков не настаивал. Он с ненавистью посмотрел на Данилова, покачал головой и сел на свое место.
Данилов тоже сел. Он сказал все, что хотел сказать. Не оправдываться же, в самом деле, доказывая коллегам, что ты – хороший анестезиолог.
Данилов не считал себя по-настоящему хорошим анестезиологом. Но и дураком он себя не считал. Более того – Данилов твердо знал, что он не дурак. И уж тем более не пофигист.
Стоило только Нижегородовой объявить заседание законченным, как Гавреченков отыскал в толпе сотрудников Данилова и громко сказал:
– Владимир Александрович, пойдемте со мной.
– Не лезь на рожон, – услышал Данилов за спиной голос Вознесенского, но отвечать ничего не стал.
Следом за Гавреченковым он прошел по коридору, миновал пустую приемную и очутился в кабинете главного врача.
Здесь появилось нечто новое – большая фотография в хромировнной металлической рамке, висевшая на стене выше прочего «иконостаса» – почетных грамот, которыми был награжден родильный дом. На фотографии Гавреченков, оскалившийся, как самурай во время атаки, пожимал руку столичному мэру на фоне какого-то скопления людей в строгих деловых костюмах.