Бедный Авросимов
Шрифт:
– Да что вы, ваше сиятельство!
– воскликнул Авросимов, захлебываясь.
– Так мелочь какая-то, сущие пустяки-с...
Вся февральская ночь в эту минуту начала опускаться на Авросимова, мягкая и душистая, словно елей. Ветер утих. Будто соловьи ударили с разных сторон свои восторженные гимны. Граф погрозил ему пальцем шутливо и сказал на прощание:
– Чаю я, не миновать тебе Владимира носить, любезный...
Наш герой почувствовал головокружение при этих словах. Тем временем граф удалился, и вскоре черный экипаж исчез во мраке.
Пение соловьев продолжалось. Крепость стояла притихшая. Видимо, полковник-злодей спал на жесткой
У знакомых ворот на Мойке наш герой, полный ликования, нежданно столкнулся с господином в богатой шубе.
– Я от Филимонова, - сказал тот вполголоса.
– Суббота остается?
Авросимов засмеялся.
– А вы ступайте к Филимонову, - сказал он, отстраняя господина, - да у него и спрашивайте.
– Извольте задаток, - не унимался тот.
– Без денег какая же работа? Филимонов велел передать: мол, давать приходится туда-сюда... Вы же об том сами знать должны... Пожалуйте задаток... Нет уж, позвольте... Уж вы сначала дайте...
– Да не дам я!
– крикнул наш герой, оглядываясь, ибо граф мог вполне очутиться и здесь.
– И не позволю!..
– Да я Филимонову буду жаловаться!
– предупредил господин.
– А вы неблагородно поступаете, ежели хотите знать! Так нельзя, чтобы договориться, а после...
Но Авросимов уже не слушал. Господин, натурально, исчез. Впереди горел фонарь над входом в знакомый флигель, знаменуя начало новых событий.
16
Теперь давайте-ка отвлечемся от нашего героя, как он входил в тепло и сытость, а полюбопытствуем на неугомонную родственницу пленного полковника, не знающую покоя ни днем, ни ночью, ибо она в эту самую минуту, дождавшись возвращения графа Татищева из ночной прогулки, была звана молоденьким адъютантом в кабинет к военному министру. Просидев в ожидании больше двух часов, она никак не верила, что граф так просто ее примет, однако вошла к нему, сохраняя достоинство, с высоко поднятой головой, поигрывая родинкой, и только чрезвычайная бледность выдавала ее состояние, что не укрылось от проницательного взора графа.
Не желая придавать своему визиту характера сугубо личного, она с первых же минут разговора поделилась с графом своими опасениями насчет возможных страшных бедствий, грозивших и следствию, и самому его сиятельству, на что военный министр тут же поинтересовался, откуда сие стало ей известно, хотя серьезной тревоги и не проявил. Тут она напомнила ему о молодом рыжем дворянине, что вызвало у графа улыбку, ибо он тотчас вспомнил свое с ним случайное нынешнее рандеву. Так, между "покорнейше прошу", "не извольте беспокоиться", "чему обязан", "не придаю значения пустякам" и "ваше благородное волнение", проявилось вдруг краснощекое, какое оно им запомнилось обоим, лицо Авросимова с удивленно посаженными глазами, в которых бушевали отчаяние и робость, и граф вдруг различил страх в голосе несчастной дамы...
– Я боюсь за него, - сказала она, ломая пальцы.
– Весь этот вздор может стать достоянием... Ваше сиятельство, я уверена, что это вздор, но вздор, поселившись в юном сердце, может привести к несчастьям... Мы с Владимиром Ивановичем твердо решили спасти молодого человека, и я не преминула обратиться к вам...
– То есть вы утверждаете, что сей вздор может породить преступные действия?
– спросил граф, мрачнея.
– Нет, - заторопилась она.
– Это фантазии... Я не утверждаю, но вполне возможны подобные намерения со стороны каких-то там лиц...
–
– однако присел к столу и все так же с улыбкою написал на листке несколько слов, аккуратно сложил листок и позвонил. И тотчас влетел в кабинет молоденький офицер и пухленьким ртом выкрикнул о своей готовности... на что военный министр, вручив ему листок, велел немедленно отыскать "хоть из-под земли" поручика Бутурлина и передать ему это послание.
Когда офицер убежал, они стали прощаться, раскланиваться и дарить друг друга всякими необязательными словами, выражая надежду на благоприятный исход дела, ибо "Владимир Иванович будет сильно удручен наказанием молодого писаря, ежели вдруг тот невиновен, потому что разговор идет о принципах, а не конкретных людях...", "Да, сударыня... Кто бы мог подумать!.. Примите уверения..."
А во флигеле тем временем был все тот же восхитительный полумрак, в котором, словно в заросшем пруду, лениво колыхались призрачные фигуры и слышался легкий шелест карт, похожий на редкие всплески воды, да приглушенные, неразборчивые слова, тихий смех, вздохи.
Как всегда, никто не обратил на нашего героя внимания, но он вошел в тот густой и ленивый мир уже кавалером, и из тьмы гостиной залы глядел на него багряный крест Святого Владимира, окаймленный золотом и чернью, так что дух захватывало.
Все были разделены на группы, на пары, и никому не было до Авросимова ровно никакого дела. На ковре желтели апельсины. Бутурлин держал банк. Браницкий в неизменном своем халате возлежал на тахте. Гренадерский поручик Крупников одиноко пил перед самым камином, и от увядающего пламени лицо его казалось медным. Остальные были люди незнакомые.
Наш герой повалился на ковер недалеко от ног Бутурлину, ожидая окончания игры. Все вокруг было, как в первое посещение, однако чего-то все-таки не хватало. И вдруг, обведя медленным взором всю залу, он понял: не хватало тайны, той самой, которая раньше парила среди людей. Теперь ее не было: либо она еще не прилетела, либо уже померла и лежала где-нибудь бездыханная, и Авросимова потянуло выпить вина, дабы охладить разгоряченное тело, и именно выпить, а не так, как тогда, когда вино, словно нектар, вливалось без спросу, словно оно было во всем: в мебели, в стенах, в каминном пламени, в воздухе, в табачном дыме.
За круглым столом зашумели. Вист кончился. Бутурлин сполз со стула и улегся на ковре, подперев голову тонкою рукою.
– Не боишься завтрашнего утра?
– спросил у Авросимова.
Тут наш герой снова вспомнил о поединке.
– Вы оба прекрасны, - сказал Бутурлин.
– Будет худо, ежели один из вас растянется.
"Действительно, - подумал Авросимов, - помирать неохота".
– У меня счеты с ним, - сказал он.
– Примирение невозможно.
– Возможно, - сказал Бутурлин.
– Все возможно. Обнимитесь...
– Да нет же!
– воскликнул наш герой без энтузиазма.
– Где же это будет?
– За Новой Деревней.
"Не время стреляться, - подумал Авросимов с тоской.
– Кабы я был свободен... Ах, Боже мой!"
– Да обнимитесь вы, и всё...
– Нет, - сказал Авросимов.
– Это невозможно.
– Ну и черт с вами, - вяло ответствовал кавалергард.
– Ну, давай.
И он приподнял бокал.
Авросимов выпил. Бутурлин усмехнулся. Бокал в его руке закачался, поплыл и опрокинулся, и меж тонких губ кавалергарда медленно потекло вино.