Бедный Павел. Часть первая
Шрифт:
– Ваше Высочество! Не понимаю сути Вашего вопроса, ибо живу по соизволению Божию!
– Я думал, что Вы Михаил Васильевич, будучи человеком просвещённым и умным, должны хотя бы ставить цели своей жизни. Признаться, когда я спрашиваю себя о смысле своего бытия, то вижу только один вариант – забота о России. Но я же будущий русский император и это моё, Богом данное, предназначение. Но и Вы, наверняка видите для себя некий путь? Что это? Забота о науке, о семье, о Родине? Что, Михаил Васильевич?
– Ваше Высочество, положа руку на сердце, я не могу сказать, для чего я живу!
– А вы подумайте, Михаил Васильевич, подумайте!
Ломоносова настолько выбил из колеи данный разговор, что он забыл и думать о проклятых немцах, о желании напиться и побить какого-нибудь прохожего, чем он часто и занимался… Академик ушёл с приёма по случаю собственного славного фейерверка и бродил всю ночь по Санкт-Петербургу. Прохожие по привычке шарахались от его фигуры, но на сей раз его не стоило бояться – он думал…
Утром он пришёл домой. Супруга его Елизавета, как обычно, ждала его нетрезвым и злым, но, к своему удивлению, увидела его в глубочайшей задумчивости. Почти всю их совместную жизнь она знала, что время её мужа делится на две части: когда он работает и когда он пьёт, третьего не дано. А вот сейчас муж её просто был задумчив, но притом он не проводил опыты, не писал или копался в книгах.
Молча зашёл в дом, мельком поцеловал её. Поднялся к себе, где провёл не более часа. Потом снова вышел к ней и дочери с каким-то просветлённым лицом и сказал ей: «Теперь я вижу, куда идти!».
Во дворце в покоях Павла Петровича его уже ожидали сразу проводили в кабинет, где Павел принял его лично. Посмотрел на академика своими серыми глазами и тихо спросил:
–Вы знаете теперь, Михаил Васильевич?
– Наверное, знаю, Ваше Высочество! Россия, семья, наука – именно в таком порядке!
– Россия? Именно она на первом месте?
– Да! Именно она! Ибо думаю о ней больше всего остального.
Великий князь встал из-за стола и прошёлся в задумчивости по комнате.
–Я очень рад, Михаил Васильевич, что вижу в Вас такого патриота страны нашей. И надеюсь, что увижу в Вас и своего друга и учителя! Но, есть одно замечание.
– Какое, Ваше Высочество?
– Вы в Петербурге известны даже более чем своими научными открытиями, своими подвигами на поприще Бахуса, а уж с Вашими кулаками лично знакомы без исключения все академики, да и большинство горожан. Став моим учителем, вы будете представлять уже не только самого себя, но и меня так же. И репутация у нас будет практически общая. Так что, я бы попросил Вас сделать выводы из сказанного мною. – Михаил Васильевич, молча, со смущённой улыбкой поклонился мне.
Ломоносова пригласили к императрице, которая сообщила учёному о назначении его учителем к будущему наследнику. И задала вопрос, какое у него сложилось мнение о шестилетнем Павле Петровиче.
– Ваше Величество, я был поражён его разумом, столь несвойственным не только для шестилетнего ребёнка, но и для многих людей в солидных летах!
– Хорошо, Михаил Васильевич, хорошо… – и императрица замерла в глубокой задумчивости.
Разумовский рассказывал мне, что назначение Ломоносова было неприятным для Панина событием, ибо тот сам собирался открывать мне глубины науки. Причём речь зашла о желании императриц отставить Панина напрочь, но я попросил тётушку
Сложная конструкция, но меня это устраивало, я мог развиваться и вполне управлял ситуацией. Из Панина я теперь был вполне способен верёвки вить, он искренне считал, что назначение Ломоносова есть не менее, чем интриги против него лично, а я его спаситель.
Спустя несколько уроков, когда мы с Ломоносовым уже вполне сработались, я ещё раз озадачил его.
– Никак не могу выбросить из головы Ваши огненные забавы, Михаил Васильевич!
– Да, Павел Петрович! – Ломоносову пришлась по душе моя лесть, и он расплылся в улыбке.
– Да вот, памятуя о Вашей любви к России, и, видя, столь высокое искусство Ваше в пороховых забавах, я полагаю собственное незнание о том, что Вашим гением солдаты российские обеспечены лучшим огненным оружием в мире, весьма прискорбным, и прошу меня в вопросе этом просветить! – я подпустил в голос толику восхищения и наивной гордости за собственного учителя. Вот здесь его и пробило:
– Ваше императорское высочество! Сколь я могу способствовать… – голос его задрожал и я, понимая, что ответит-то ему собственно нечего, счёл необходимым прервать его.
– А ещё, Михаил Васильевич, ваши научные знания весьма велики. Я слышал, что вы родом с северных земель, окрест Архангельска, и вы наверняка сведущи в местных обычаях и привычках, и можете рассказать мне о возможности освоения северных земель нашей империи?
Он побагровел лицом и не смог найти слов. Попив водички, он смог попросить отсрочки в подготовке ответов на мои вопросы.
Ломоносов готовился долго и в результате действительно отменно проработал вопрос о качестве порохов, используемых в армии. И даже подал докладную записку на имя генерал-фельдцейхмейстера (командующего артиллерией) Петра Шувалова 21 с целым набором замечаний и рекомендаций по их производству, хранению, транспортировке и использованию.
21
Шувалов Пётр Иванович (1711-1762) – один из крупнейших русских государственных деятелей, глава русского правительства, генерал-фельдмаршал, граф.
Тогда вопрос не был решён, но чуть позже, уже при новом главном артиллеристе Вильбоа 22 , документ был изучен и был оценён как весьма полезный и важный. Что уже через год принесло значительное улучшение дальности и точности стрельбы, причём как орудийной, так и ружейной.
Освоение Севера и Сибири, вообще-то, и так было идеей-фикс Ломоносова, а уж после моей просьбы, когда он понял, что нашёл себе в этом вопросе благодарного слушателя, Михаил Васильевич подготовил проект-доклад об освоения Сибири. В этом документе он на очень высоком, даже для далёкого будущего, уровне, проработал вопрос о земледелии, рыболовстве, разведении скота и добыче полезных ископаемых на этих землях, разметил перспективные места для городов и деревень и возможные торговые пути.
22
Вильбоа Александр Никитич (1716-1781) – русский артиллерист.