Бедный Павел
Шрифт:
Так получается странно — один из самых влиятельных людей в государстве, осыпан милостями как никто другой, любимец общества и императорской фамилии, а на самом деле несчастный человек, который единственную радость для себя видит — быть моим советчиком, помогать мне и России… М-да…
А потом он запел. Как он пел! Я понимал, что Алексей Григорьевич — певец, по нынешним временам профессионал. Но он пел как ангел. Душа взлетала и падала. Он пел задумчивые песни, пел боевые… Пел мне всю ночь. Я вообще не очень любил здешнюю музыку. Опера мне и в той жизни не очень нравилась, а тут, это вообще был чистый ужас — кошачья свадьба! А он…
Через день я вернулся в Санкт-Петербург,
Не до соплей сейчас, в России война, и война опасная — турки крайне серьёзный противник, нацеленный отнять у нас как минимум Азов, Запорожье и Польшу, а как максимум ещё и бывшие мусульманские регионы. Предстояло разрабатывать меры по подготовке к войне и план боевых действий. Я, получив опыт административной работы и известность в качестве руководителя, был уже готов, по мнению мамы, официально присутствовать на советах.
Для начала я посчитал нужным не светить своё мнение перед кем-либо кроме матери и своих ближайших помощников — лучше присмотреться и выработать с мамой стратегию поведения. На советах определили — провести рекрутские наборы и начать готовить резервы, а также подготовить Балтийский флот к переходу на Средиземное море. Для этого договориться с англичанами о помощи в обеспечении перехода — англичанам срыв французских интриг и ослабление противника всегда на руку.
Всё было довольно логично, но вот назначение генерала Голицына на командование главными силами в будущей кампании для меня выглядело не очень правильно, я хорошо помнил, что Миних считал лучшим генералом русской армии, естественно, после себя, Румянцева, которому была поручена лишь вспомогательная роль. Причиной такого назначения была былая лояльность Румянцева Петру Фёдоровичу и его слишком легкомысленное поведение во времена тётушки Елизаветы.
Не будучи военным руководителем и не обладая за своей спиной авторитетом Миниха, я не решился открыто критиковать такое решение, но в частном порядке маме я свои сомнения высказал, что потом сослужило мне неплохую службу.
Главное, что я вынес из этих советов — с деньгами в стране было плохо. Для обеспечения армии пришлось вводить массу новых налогов, что явно негативно должно было отразиться на, и без того слабой, экономике страны. Поэтому Голицыну были даны инструкции — войну не затягивать. Стараться быстрее победить турок и добиться мира.
Для насыщения войск офицерами собирались провести досрочный выпуск из военных корпусов, но сейчас я настоял на отсрочке исполнения этого решения хотя бы ещё на год, чтобы шестилетнюю программу обучения первого выпуска успели хоть как-нибудь скорректировать и на выходе мы получили именно офицеров-пушкарей, а не пушечное мясо.
Щепин и Ганнибал засобирались на войну, но я попросил Екатерину, и она запретила им это делать. Щепину до подготовки заместителя, а Ганнибалу вообще — немолод он уже был, да и достойной замены я ему не видел. У Щепина были многочисленные ученики, но вот опыта работы в системе им не хватало.
Пусть и война, а о будущем думать надо… Вот и Горный корпус, как обещал Тасимову, открыли. Директором его назначен был Михаил Соймонов, энтузиаст горного дела и металлургии. Будучи одним из руководителей Берг-коллегии [83] , он имел обширные связи в империи. Именно Михаил Фёдорович оказался тем человеком, что был мне нужен. Бывший боевой офицер-артиллерист, он просто жил своей работой. Найти бы мне побольше таких людей…
Он мне понравился ещё и тем, что при нашем знакомстве, беседуя со мной, чётко указал на проблемы русской металлургии — подневольный труд и начинающееся технологическое
83
Ведомство, руководящее горной промышленностью.
Под шумок начала войны и по результатам моей поездки было проведено решение Синода об организации церковной школы в Казани — для усиления миссионерской деятельности среди татар, башкир и на восточных окраинах. Для этого туда переводилась вся структура Киево-Могилянской школы, а в Киеве школа ликвидировалась.
Бунтовать они, конечно, начали. Но наиболее радикальных преподавателей, как и было задумано, тут же повязали и отправили по дальним монастырям, одни Соловки получили сразу шестерых новых насельников. Нарыв на теле церкви был ликвидирован без особых осложнений.
— Здравствуйте, Алексей Григорьевич! — приветствовал я Орлова.
— Добрый день, Павел Петрович!
— Вы, я смотрю, активно на войну рвётесь?
— Да, очень хочется сабелькой помахать, душу отвести, горе залить! — вот наглец, ну не может хоть слегка, но показать своё огорчение отстранением брата от тела императрицы.
— Давайте обсудим с Вами, дорогой учитель, куда Вы двинетесь, и что Вы будете делать? Ваши планы, насколько я понимаю, Средиземное море? — вот тебе, Алексей Григорьевич, знаю я о твоих намерениях.
— Да, Ваше Императорское Высочество! Хочу на море! — взор отважен, вид идиотски-храбрый. Красавец! Аника-воин [84] !
— А Что Вы, душа моя, там делать-то будете?
— Как что? Турок бить!
— На это и одного Спиридова хватит. Вы-то там зачем?
— Ну, как же?
— Итак, давайте обсудим. По моему мнению, Ваша основная задача — политическая!
В середине февраля я получил известие, что Анютка в Москве родила дочку, названную Дарьей. В Москву я всё-таки поехал. Не мог я так просто бросить любимую девушку и своего первого ребёнка, не мог. Трудно мне это далось, Анюта плакала. Я смотрел на неё, юную, нежную, любимую. На своего ребёнка, первого и единственного во всех мирах.
84
Герой русского народного духовного стиха — насмешливое прозвище хвастуна и дутого героя.
Мне было очень плохо… Но всё, что я мог ей пообещать — они не будут испытывать ни в чём недостатка. Я даже не мог назвать Анютку любимой, ибо это внушило бы ей неверную надежду. Я уже взрослый.
Анютку мама выдала за потомка младшей ветви известной и верной фамилии Соймоновых — Дмитрия, дочку тот принял как свою и увёз свою новую семью на новое место службы в Иркутск, где ему была высочайше пожалована должность вице-губернатора. Мать моего ребёнка, удалённая от своих родных, критической опасности не представляла, о происхождении её дочери в Иркутске ходили слухи, но Соймонов всегда настаивал именно на своём отцовстве. Я следил за судьбой своей первой любви и дочки, всегда следил… Анютка приняла моё решение, и жила с Дмитрием душа в душу, тот человек был хороший и добрый, и Дашка выросла в счастливой и большой семье. О своём происхождении Дарья не знала, хотя, наверное, и догадывалась. Мама выбрала им хорошую судьбу.