Бедный попугай, или Юность Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория
Шрифт:
Дважды солгал, негодник! Ибо, во-первых, его любимым и единственный другом в тот момент был Тиберий Семпроний Гракх, а никак не я, «милый Тутик», которого он тщательно избегал. А во-вторых…
IX.Во-вторых, никакой трагедии он тогда не писал. Обложившись книгами, он читал: не только еврипидову «Медею» и «Аргонавтику» Аполлония Родосского, но зачем-то драмы Эсхила, у которого, вроде, была тетралогия об аргонавтах, но до нас дошли только несколько строчек; трагедии Софокла, который, насколько известно, никогда не писал о Медее. Перечитав их, что называется, от первого футляра до последнего, он взялся за Гомера, потом — за Гесиода, затем — за Вергилия. И эдак запойно читал весь январь и февраль, когда у него выкраивалось время для чтения.
X.А времени для этого, начиная с февраля, у него было очень мало. Потому как через полтора месяца после рождения Постума Гракх снова сошелся с Юлией и возобновил с ней свои «тайные жертвоприношения».
Ты спросишь: при чем тут Феникс? Я тебе сейчас объясню.
В отличие от прошлых годов, любовникам приходилось действовать в осложненных условиях. Муж Юлии, Марк Випсаний Агриппа, из Рима никуда не выезжал, и стройки в том году — в консульство Публия Сульпиция и Гая Вальгия — не велись, так как старательно готовились к войне против паннонцев. Подготовкой руководили Друз и Тиберий, Агриппа же в ней не участвовал, заявив, что, дескать, устал от странствий и войн и желает восстановить свои силы. Он их восстанавливал главным образом в пирах и попойках: у себя дома, у гостеприимных и пышно-застольных Азиния Поллиона, Луция Пизона, Статилия Тавра, Корнелия Бальба, Марция Филиппа и изредка — у Мецената, с которым внешне по-прежнему сердечно дружил, а внутренне… лишь боги ведают, какие чувства он на самом деле к нему испытывал в своей буйной и обидчивой душе… То есть, из Рима — ни ногой, и в любой момент, покинув пирующих, мог объявиться у себя дома.
Знал он об измене жены или не знал, люди потом по-разному судачили. Одни утверждали, что догадывался, но избегал скандала. Другие возражали: если бы догадался, то, по древнему римскому обычаю, собственноручно засек бы до смерти Гракха. Третьи усмехались: он только войной и строительством интересовался, а на Юлию ему было наплевать… Но повторяю: не было ни войны, ни строительства.
К этому осложнению прибавилось еще одно затруднение. Как я уже упоминал, в прежние годы «нимфой прикрытия» для Гракха была сначала Эгнация Флакцилла, а после нее Аргория Максимилла. Аргория стала «главным прикрытием», то есть за ней якобы ухаживал Гракх. Но было еще и «второе прикрытие» — Флакцилла и Криспин, которым было предписано своим кокетничаньем отвлекать внимание от Гракха и Аргории. Таким образом, два как бы заслона на пути к тайному жертвоприношению. Понятно? Так вот, Эгнация Флакцилла и Аргория Максимилла в середине февраля вдруг насмерть переругались друг с дружкой. Использовать их в совместных операциях стало невозможно. На всякий случай отстранили обеих. И дабы они сгоряча не наделали глупостей, надзор за ними поручили соответственно Квинтию Криспину и Корнелию Сципиону.
На роль «основной нимфы» пригласили Поллу Аргентарию, ближайшую из Юлиных наперсниц, женщину во всех смыслах опытную, беззаветно преданную Юлии и, если можно так выразиться, очень удобно замужнюю — муж ее, Гней Аргентарий, был квестором у Друза и уже года четыре безвыездно находился в Паннонии.
Но кого поставить во второй заслон? Криспин и Сципион выполняли другую задачу. Церемонный и медлительный Пульхр на эту роль решительно не годился.
И тут Гракх вдруг взял и предложил своего нового приятеля, Феникса.
«Поэта?.. Да ты с ума сошел!» — воскликнула Юлия. Но Гракх возразил:
«Он был поэтом. Теперь я — его поэзия! Он для меня будет нем, как Плутон, Меркурия перехитрит и Минерву перемудрит».
«Совсем потерял осторожность», — ответила Юлия.
Но оказалась неправа. Во-первых, Семпроний всегда отличался безукоризненной осторожностью, и безопасность у него была поставлена на самый высокий уровень. Жил он на Эсквилине, но вокруг дома Агриппы у него были куплены или сняты три помещения: одно — возле театра Марцелла, второе — поблизости от Большого цирка и третье — на равнине Велабра. В этих различных местах он утром или в дневное время совершал свои жертвоприношения. А во-вторых, в скором времени «Поэт» очень преданно и находчиво себя проявил. Ну вот, смотри:
XI. Однажды Агриппа уехал к Луцию Корнифацию на его приморскую виллу, а Август на целый день затребовал к себе своих внуков и внучек — тогда… дай-ка сосчитать… семилетнего Гая, шестилетнего Луция, четырехлетнюю Юлию и годовалую Агриппину. Младенца Постума, разумеется, оставили с матерью… Зачем внуки понадобились принцепсу, мне выяснить не удалось. Но через Ливию поступило указание, и детей отправили.
И тут Юлия пожелала: хочу встретиться с моим жрецом в собственном доме, в спальне моего мужа. Гракху, надо сказать, затея не пришлась по душе. Но когда Юлия высказывала свои пожелания, она в них была решительна и непреклонна.
Расположились так: Гракх и Юлия — в спальне на первом этаже, Полла — в таблинуме перед дверью, ведущей в спальню, Феба с младенцем — перед завесой таблинума, Феникс — в атриуме перед бассейном, старый преданный слуга Юлии — в прихожей перед входной дверью. Прочие слуги либо отправились к Августу вместе с детьми, либо были отосланы с различными поручениями.
Надежная диспозиция. Но в самый разгар мистерии раб-привратник вдруг надрывно закашлялся. Это служило знаком опасности. Феба, как было условлено, должна была выхватить младенца из колыбельки и устремиться с ним в таблинум, дабы предупредить Поллу. А Фениксу было предписано встретить нежданного пришельца и под любым предлогом задержать его на пороге атриума. Но Феба, в это время пеленавшая мокрого Постума, замешкалась. И тут Феникс нарушил данные ему предписания. Он выхватил у Фебы младенца, опустил его в колыбельку, а Фебу толкнул за завесу, в таблинум, уронил Фебу на пол, задрал ей тунику на голову, сорвал с себя пояс и, обнажив нижнюю часть тела, прыгнул на женщину сверху…
Он думал, вернулся Агриппа. Но в дом в сопровождении двух рабов влетела Ургулания, ближайшая наперсница Ливии. Стремительно преодолев атриум, она лишь на короткое мгновение остановилась возле плачущего младенца, затем откинула занавеску и, ворвавшись в таблинум, едва не споткнулась о Фебу и Феникса, которые, как ей показалось, совокуплялись на голом полу… На самом деле, как ты понимаешь, ни до какого совокупления дело не дошло и дойти б не успело. «Безобразие!.. Как собаки!.. Немедленно прекратите!.. Как вам не стыдно?!..» — некоторое время гневно восклицала Ургулания и выжидала, пока Феникс выпустит Фебу из своих объятий, пока встанет на ноги, пока служанка отлепится от мозаики и тоже поднимется. А потом, велев своим спутникам стеречь «развратников», вернулась в атриум и по лестнице устремилась на второй этаж, где находилась спальня Юлии…
За это время Полла успела предупредить Гракха и Юлию. Гракх вместе с Поллой через окно спальни выбрались в сад…Полла последовала за ним с тем расчетом, что, если б в саду их ожидала засада, подозрение пало бы на нее, на Поллу Аргентарию…Юлия же привела себя в порядок и вышла из спальни в таблинум как раз в тот момент, когда Ургулания вернулась со второго этажа к Фениксу и к Фебе.
«А, это ты, Ургулания? — сладко зевая, спросила она. — Что-то случилось? И почему Постум кричит? Я тебя спрашиваю, Феба!»…
Стоит ли дальше описывать?…Ливии, естественно, доложили. Но что было докладывать? Блудливый поэт, которого так поносила Анхария Пуга, до того докатился, что в доме прославленного Марка Випсания Агриппы накинулся на служанку Юлии, дочери принцепса?.. Добродетельная Ливия пожаловалась Агриппе. И тот собирался примерно высечь плетьми развратницу Фебу. Но Юлия остудила его пыл, напомнив, что Феба уже не рабыня, а вольноотпущенница, а также прибавив, что Феба, собственно, и не виновата, так как Феникс, между прочим, близкий друг Семпрония Гракха, сам на нее набросился и пытался взять силой.