Бег крысы через лабиринт
Шрифт:
Касиан покрутил головой, разминая затекшие мышцы шеи, и отошел от окна. Койки в казарме, в отличие от лазарета, стояли двухэтажные, металлические, с продавленными пружинами. Тави забилась в одну из этих ржавых клетей, как мышь в нору, и закуталась в зеленое шерстяное одеяло, так что наружу торчало только испуганное личико. С неожиданной для себя вспышкой бешенства Касиан саданул кулаком по сетчатому колпаку лампочки, и по казарме заметались пляшущие тени. Тави вздрогнула и попыталась еще глубже зарыться в складки одеяла…
Касиан вышел из «Хаммера» сразу и добровольно, едва лишь разглядел в клешне одного из
— Кто такие? — спросил он с мягким, певучим акцентом.
— Меня зовут Касиан, — быстро, без запинки ответил Касиан. — Я украл эту девчонку. Она — собственность очень богатого человека. За нее дадут большой вергельд. Если вы сохраните мне жизнь, я скажу вам, как связаться с ее хозяином.
Пожилой хмыкнул, огладил рукой седую бороду и слегка кивнул. Рыжий тип пнул Касиана сзади в подколенный сгиб, и Касиан рухнул на колени — в лужу, полную грязной талой воды и ледяной крошки. Брюки моментально промокли, и Касиана затрясло. Рыжий обошел вокруг него, сыто ухмыльнулся и занес приклад автомата.
— Хватит, — сказал кряжистый старик.
Рыжий с недовольной миной опустил свой древний «Калашников» с обмотанным изолентой цевьем.
— Я — Ираклий, — сказал пожилой. — Вы — мои пленники. О вергельде поговорим потом. А пока… — Он вытянул широкую мозолистую ладонь и Касиан трясущейся рукой вложил в нее ключи от «Хаммера».
Ираклий швырнул ключи рыжему и скомандовал:
— Этих двоих — обыскать и посадить в мою новую машину. Исполняйте, вахмистр!
В простенках между двухъярусными койками легионеров висели блеклые, выцветшие плакаты, за долгие годы утратившие и глянцевый блеск, и вызывающую пестроту красок. На большинстве плакатов красовались полуголые гетеры из «Плейбоя» и «Пентхауза», с огромными, явно силиконовыми грудями и толстогубыми похотливыми улыбками — секс-идолы имперского плебса, в том числе и доблестных легионеров-десантников, которые каждую ночь мастурбировали на этих скрипящих койках, видя в силиконовых гетерах куда более осязаемый символ Империи, чем все звездно-полосатые флаги вместе взятые.
На других, не менее многочисленных плакатах свирепо корчили рожи огромные мускулистые мавры с перебитыми переносицами и расплющенными ушами. Мавры были в гладиаторских перчатках, а на заднем плане обязательно пылали электрическим сиянием арены Лас-Вегаса. Первобытная свирепость разукрашенных татуировками мавров соседствовала с блестящими хромом и никелем «Кадиллаками» и «Мустангами», несущимися по Великим Дорогам Империи. Судя по количеству плакатов с машинами, эти механизированные идолы были для легионеров предметом вожделения едва ли не большим, чем силиконовые гетеры…
Казарма 101-го воздушно-десантного легиона была чем-то вроде слепка подлинной культуры Старой Империи — культуры языческой, массовой, агрессивной; культуры, захлестнувшей Европу незадолго до Газавата; культуры великой и безвозвратно погибшей… И все потуги возродить ее после Реконкисты были так же смехотворны, как попытки возродить
Касиан вытащил из кармана мобильник и задумчиво повертел его в руках. Рыжий вахмистр умел бить значительно лучше, чем обыскивать: перед тем, как затолкать Касиана в машину, он просто похлопал руками по его пальто, отнял и тут же выбросил бумажник с кредитками, и на том счел обыск законченным, прозевав при этом скальпель, записную книжку и мобильник викария. Первых два предмета Касиан уже использовал — без особого успеха; теперь настала очередь подарка викария.
Касиан включил мобильник и вызвал из памяти телефона единственный хранящийся там номер. Из всего следовало, что это был номер самого викария — у Верховной консистории телевидения был как опыт, так и средства для выкупа своих квестарей из цепких лап варваров, и если викарий сочтет историю Касиана достаточно интересной, у Касиана был шанс выбраться из этой передряги живым, богатым и знаменитым — ради чего, собственно, он и влез во всю эту авантюру…
Касиан нажал на повтор, но мобильник молчал. Сперва Касиан решил, что сели батарейки; но дело было в другом. Военный городок 101-го легиона Империи находился за пределами обитаемого мира; эта территория не была охвачена сетью сотовой связи или нанесена на карты автобанов — и находилась эта терра инкогнита всего в двух часах езды от Рурской промзоны.
Не считая трофейного «Хаммера» у варваров было всего две машины — старый армейский «Урбан-ровер» и «Джип-визигот» со снятой крышей и с установленным на станине пулеметом. Касиана и Тави затолкали на заднее сиденье «Хаммера»; Ираклий сел спереди, а глумливый вахмистр, нахлобучив на голову облупленную голубую каску, уселся за руль. Первым под арку акведука нырнул и растворился во тьме «Урбан-ровер»; за ним двинулись мотоциклы с катафрактами; и только потом вахмистр медленно тронул «Хаммер» с места, поглядывая в зеркальце на замыкающий колонну «Джип».
Ираклий, баюкая в руках автомат вахмистра, обернулся к пленникам и сказал:
— Не вздумайте дурить.
Касиан промолчал, а Тави кивнула.
— Вы ведь нас не убьете? — спросила она.
— Посмотрим, — сказал Ираклий.
Следующие минут пятнадцать тишина в салоне «Хаммера» нарушалась только ровным урчанием мотора. За окнами не было ни единого огонька, и только изредка мелькали занесенные снегом усадьбы фермеров-латифундистов. Индустриальный кошмар промзоны сменился фермерскими цензивами так резко и быстро, что казалось, будто из Рура варвары сразу въехали куда-то на Балканы. В каком-то смысле, так оно и было: опустошенные вечной войной Балканы с каждым годом росли в размерах, наползая на Шенгенскую империю и превращаясь из понятия географического в политическое: сегодня Балканами считались Апеннины, а завтра — Альпы…
— Куда вы нас везете? — спросил Касиан.
— Тебе что, было мало? — ощерился вахмистр. — А ну заткни пасть!
— Тише, вахмистр, — сказал Ираклий. — Мы ведь собирались обсудить вергельд… Так?
— Так, — сказал Касиан, и тут Тави словно прорвало:
— Не продавайте меня ему, ну пожалуйста, не продавайте, не надо, лучше убейте!!! — У Тави началась истерика; она кусала кулаки и глотала слезы, затравленно глядя на Ираклия. — Он отправит меня в комнату боли!
— Кто — он? — спросил Ираклий.