Беги как чёрт
Шрифт:
– И что, даже не опозорился никак?
– Только перед Лизой, как обычно, – улыбнулась Эрин.
– А что Лиза? – Винс напрягся.
– Говорю же, как обычно. Целоваться лез к ней. Даже между ног.
Джим засмеялся, а Винс почувствовал что-то похожее не нездоровое удовольствие. Новость об этой отвратительной выходке – а он прекрасно понимал, что она была отвратительной, – наряду со смущением и стыдом принесла ядовитое утешение. Наиграно причитая, про себя Винс думал, что удостоил Лизу весьма оригинальным комплиментом.
– А как я ушел? – закончил свой допрос Винс, мысленным взором замечая, как мир, еще такой серый этим утром, окончательно приобретает
– Нет, ты просто встал и ушел. Не помнишь ничего?
– Совершенно ничего.
– Автопилот значит.
– Он, родной. Но Лиза… черт.
Винс сделал подряд несколько глотков пива.
– Может, зайдет сегодня, – сказала Эрин, и улыбка, не сходившая с ее лица, заставляла Винса думать, что если бы ее попытался поцеловать между ног совершенно неуправляемый придурок, то она была бы на седьмом небе от счастья.
– Откуда ты знаешь? – спросил он как бы с опаской, а внутренне ожидая этой встречи. Ожидая мазохистского удовольствия, когда в ответ на ее презрение он вновь примет свою развязную манеру.
– Денег вчера на карте не хватило. Сказала, что сегодня расплатится.
– Меня не могла попросить? – усмехнулся Винс. – Уж если на шампанское для всех хватило, то и ей бы нашлось.
Винс вовсе не был плохим человеком, но в людях разбираться не умел. Точнее, не умел дать правильную оценку отношению к нему других людей. Совершенно напрасно думал Винс, что Лиза его презирает, и неизвестно чем в своем поведении девушка могла заронить в него эту уверенность. Винс был эгоистичной особой, и чужие чувства воспринимал исходя из собственных соображений, не утруждая себя размышлениями о природе души другого человека. Это он презирал себя глазами Лизы; он сам не мог принять свое лицемерное и хамское отношение к ней. Он сам прекрасно понимал, что ведет себя мерзко и низко, и не мог примириться с этим в глубине души. Ему было стыдно и перед ней, и перед самим собой, но никто не должен был об этом догадаться. Каково же могло быть его удивление, если бы он узнал, что Лиза не то, что не испытывает к нему презрения, а даже наоборот, испытывает к нему некоторую слабость. Возможно, Винс не знал, что в женщине очень часто первое впечатление, которое производит на нее мужчина, устойчиво отражает все последующие. И не испытывая к Лизе ничего, напоминающего влюбленность, он редко вспоминал, как проводил ее домой после их знакомства – по странному совпадению абсолютно трезвый в отличие от нее, – как воспользовался ее приглашением зайти, но лишь для того, чтобы уложить ее в постель, укрыть одеялом и удалиться. Возможно, Лиза и расценила бы это поведение как свою непривлекательность в его глазах, если бы на следующий день, исключительно от скуки, Винс не пригласил ее прогуляться, при этом продолжая вести себя скромно, и даже застенчиво. Возможно, и не воспринимала бы его всерьез (а она была одной из очень немногих личностей, которые воспринимали Винса всерьез), если бы вскоре он, опять же, исключительно от скуки, не начал осыпать ее комплиментами, при каждом удобном случае целовать ее руки, и иронизировать по поводу их будущей совместной жизни. Винс даже не догадывался, что эта девушка – вовсе не глупая – неправильно трактует его поведение, и считает, что под покровом шутки он выказывает ей свои истинные чувства.
К тому времени, когда Лиза вошла в паб, Винс пил свой третий бокал пива. Высокая девушка лет двадцати трех, которую нельзя было отнести к разряду красавиц, она, в то же время, обладала некой магической женственностью, которая своим обаянием может составить жесткую конкуренцию самой изысканной красоте. Немного подозрительный взгляд, тонкая линия рта, густые светлые волосы, пухлые щеки – все это добавляло в ее внешность особую миловидность, которая лишь усиливает женскую сексуальность, и вовсе не ассоциируется с невинностью.
– Любовь моя! – воскликнул Винс, пытаясь обнять девушку за плечи.
Лиза отстранилась, едва взглянув на него со снисходительной улыбкой.
– Привет, ребята, – обратилась она к работникам заведения. – У вас опять театр одного актера?
– Мы уже привыкли, – ответила ей Эрин. – Кофе?
– Нет, спасибо, мне не стоит задерживаться.
Винс воспринял реплики Лизы как выпад в свою сторону.
– Что значит театр одного актера? – сказал он вслух с деланным недовольством. – Почему я не слышу оваций? Почему не вижу цветов?
– Значит, ты неважный актер, Винс, – не глядя в его сторону, ответила Лиза. – Одно и то же гнешь, а это быстро надоедает.
– Неприятно, когда чувства путают с лицедейством, – он коснулся руки девушки.
Лиза поморщилась, но руку не убрала.
– Вчера ты говорил совсем другое.
– Что же?
– Когда поил шампанским весь паб, то уверял меня, что нет ничего приятнее, чем обманывать людей в своих чувствах.
Винс усмехнулся и коротко посмотрел на Лизу. Нет, он совсем не хотел вводить ее в заблуждение относительно его чувств. Но почему же тогда он это делал?
– Извини.
Девушка скептически улыбнулась.
– Да мне-то что?
Она расплатилась и собралась уходить.
– Постой, – Винс схватил ее за руку, и прямо посмотрел ей в глаза. – Мне, правда, очень стыдно перед тобой. И не только из-за вчерашней выходки, а вообще… не знаю… мне жаль, что я такой идиот.
– Что толку? Осталась бы я здесь, и в скором времени ты был бы уже совершенно невменяемый, и вел бы себя опять…
– Как тварь, – закончил парень, признавая истину ее слов.
– Что ты с собой делаешь, Винс?
– Убиваю, наверное, – ответил тот с ироничной усмешкой.
– Ай, брось! – поморщилась Лиза и освободила свою руку. – Хотел бы убить, уже убил бы. Пока, – она хлопнула его по плечу и направилась к выходу, но через пару шагов обернулась и добавила: – Уродуешь. Ты себя уродуешь, Винс.
«Иди-ка ты на хрен со всей своей мудростью» – подумал Винс, провожая ее взглядом.
– Джим, дорогой, я хочу пива, и я хочу водки, – произнес он, поворачиваясь к бармену.
К восьми часам вечера, Винс уже заметно хуже держался на ногах, а душа его уже начинала требовать «великих чувств». Душа просила бесполезной борьбы. Еще через два часа сознание Винса стремилось в столь ненавистную и неизменно манящую тьму. Он полностью погрузился в свои раздумья, его тянуло на авантюры, от которых он зарекался в трезвом состоянии, и на которые сейчас его подталкивало обманчивое чувство пьяного могущества.
«Нет, это будет величайшей глупостью» – думал он, не без труда связывая мысли.
«Плевать, что глупостью, зато настоящей глупостью!»
«Нет, еще не время бросаться козырями, тем более, она никогда не видела меня в таком состоянии. И я действительно не хочу, чтобы она видела меня таким!»
«Она и не увидит, дурак ты пьяный! С чего ты взял, что она приедет? Дело не в этом! Дело в том, чтобы показать насколько ты тупой и неадекватный, и насколько тебе на это наплевать».
«Рано, очень рано. Я подведу сам себя. Она может испугаться, подумает, что я разыгрываю спектакль».