Беги как чёрт

Римский Артем

– Потому что ты просто не понимаешь, о чем говоришь. Скорее всего, даже не понимаешь, о чем думаешь.

– Неужели ты не видишь, что я прихожу не трахать тебя?

– Но ведь трахаешь. И у тебя есть еще пятнадцать минут – успеешь второй раз.

– Но я хочу другого.

– Другого не будет, – Рене говорила спокойно, но отметила, что ее раздражает повышенный тот Винса. – Не увлекайся, не надо этого делать. Все твои слова и твои ласки – все это драма с придыханием, замиранием сердца и слезами на глазах. Кто я тебе такая для этой деланной страсти?! И кто

ты мне такой?

– Это я и хотел бы исправить.

– Никуда я с тобой не пойду, Винс! Прекрати.

Рене заметила, как он сразу покраснел от злости.

– Хорошо. Тогда снимай полотенце, – сказал Винс. – Хоть посмотрю еще.

Синее полотенце, в которое Рене обернулась после душа, в настоящее время было единственным элементом ее одежды. Она встала и протянула руку, чтобы освободить его край, но тут же замерла и усмехнулась.

– Раздевайся, тогда и сниму, – парировала она.

Винс вскинул взгляд, и Рене увидела на его лице выражение презрения, которое всегда доставляло ей какое-то тихое удовольствие.

– Ты со всеми своими… гостями, – он сделал ударение на этом слове, – такая смелая, или же только со мной? Знаешь ведь, что я не причиню тебе вреда.

Рене бесило каждое его слово, но еще больше то, что он мог вывести на эмоции ее. Она даже чувствовала жгучее желание дать ему пощечину, но вместо этого сорвала с себя полотенце и швырнула в его сторону.

– Сколько мне так стоять? – спросила она спустя полминуты. – И что ты тут не видел?

– Вот это и есть драма. Комедия. И ломаешь ее именно ты, а не я.

– Ты сказал, я и сняла. В чем проблема?

– Ты знала, что я сказал это впустую.

– Так что я должна была сделать?

– Сидеть, как сидела.

– То есть, сделать вид, что я тебе доверяю?

– Но почему? Почему хотя бы не попытаться?

Рене несколько секунд пристально всматривалась в лицо Винса, после чего покачала головой, вновь обернулась полотенцем и присела на корточки напротив парня.

– Потому что ты обманываешь нас обоих, Винс, – сказала она серьезно. – Ладно меня, но намного страшнее, что ты обманываешь себя, понимаешь?

Винс едва уловимо провел рукой по ее волосам.

– Неужели ты думаешь, что я бы выкидывал по семьдесят франков, если бы действительно не хотел просто быть рядом с тобой?

– Зачем?

– Ты мне очень нравишься.

Рене вздохнула и в смятении отвела взгляд.

Винс вновь погладил ее по голове, и этот жест, при определенных обстоятельствах, должен был красноречивее любых слов свидетельствовать о том, что он не врет. Но Рене не верила ему. Даже в те моменты, когда ей казалось, что она близка к тому, чтобы поверить, она начинала убеждать себя в неверии.

– Нравится эта квадратная челюсть? – Рене провела рукой по лицу. – Этот подбородок, торчащие скулы? А глаза? Посмотри на глаза. Переносица как горный хребет. Я же некрасивая, – она улыбнулась.

– Ты же сама прекрасно знаешь, что очень привлекательна. Или рвешься на комплименты?

– К тому же худая. И грудь первого размера, – она встала, отошла на два шага назад и хлопнула себя по груди. – Я же когда лежу, то реально выгляжу как доска, да?

Винс ответил усталым взглядом.

Рене попятилась к кровати и медленно уползла в дальний ее угол, как будто пыталась найти там убежище. Разумеется, она не боялась, но вдруг почувствовала удивление, словно впервые в жизни видела перед собой что-то диковинное.

– Винс, я не понимаю, – пробормотала она. – Почему ты не найдешь себе нормальную девушку, которая будет любить тебя только за такие вот спектакли?

– Ну… нормальные не любят таких как я, – он улыбнулся.

– То есть, ты считаешь меня не нормальной?

– Я считаю твой образ жизни не нормальным.

Рене насмешливо усмехнулась.

«Вот ты и попался, мой дружок. Выдаешь себя в самых элементарных вещах. Нет в тебе ни хитрости, ни истинного романтизма, лишь юношеский порыв к бесполезному бунту».

Ей вовсе не был противен этот человек, но ей было противно его поведение; в первую очередь, все потому же, что она не допускала правды в его словах. Она могла допустить, что он и сам думает, что говорит правду, но правда эта была не из сердца, а из воображения, или из гордости. Нельзя сказать, чтобы Рене скептически относилась к возвышенным чувствам; она верила в любовь. Но реалии жизни убеждали ее, что действительно сильные и искренние чувства плохо уживаются в пламенных натурах, хоть те сами свято в них верят. А Винс был в ее глазах именно таким. Рене с интересом рассматривала его, пока он блуждал взглядом по стенам комнаты, и видела за его маской великой страсти человека, который без труда и без угрызений совести вытрет ноги об чужую душу.

– Слушай, мне вот интересно, почему именно ты не изменишь свою жизнь? – нарушила она молчание.

– В смысле? – ей показалось, что Винсу стало неловко.

– Ну, ты вот сидишь тут ноешь мне, что у тебя мало денег, – голос и лицо Рене приняли выражение дразнящего пренебрежения, – что половину их тратишь на проститутку, еще четверть на аренду квартиры, а последние пропиваешь, чтобы не видеть и не чувствовать боль и страдания этого мира. Но ведь ты неглупый человек. У тебя высшее образование журналиста, а это престижная, высокооплачиваемая, и – самое главное, – интересная профессия. Но ты предпочитаешь отсиживаться в каком-то полузакрытом и заброшенном отеле и проклинать свою судьбу!

– С чего ты взяла, что я проклинаю свою судьбу? С чего ты взяла, что я несчастлив и недоволен жизнью?

– Ну… – Рене немного замялась и пожала плечами, – почему ты не работаешь журналистом или кем-то еще в этой сфере?

– Не хочу, – ответил Винс с непонятным для Рене удивлением.

Она помолчала в легкой растерянности и вновь пожала плечами.

– Но в любом случае, ты мог бы найти себе хорошую работу по душе!

– Ты не поняла, я вообще не хочу работать, – невозмутимо ответил Винс, что заставило Рене залиться веселым смехом, после того как секунд пять она взирала на него круглыми от изумления глазами.