Беглая монахиня
Шрифт:
— А ты, булочница? Какие ты можешь дать показания?
Вдова скрестила руки на своей необъятной груди, смерила
жильцов презрительным взглядом и с достоинством произнесла:
— Могу только сказать, что ночью их в комнате не было.
Чиновник язвительно ухмыльнулся:
— Сейчас вы нам, конечно, объясните, где вы провели эту ночь.
Магдалене вспомнился грубый допрос инквизиторов, когда любой ее ответ искажался и использовался против нее. Поэтому она предпочла молчать.
Свинопас также упорно хранил молчание.
Чиновник нетерпеливо шаркал ногой, словно упряжная лошадь, ждущая понукания, чтобы
В конце концов Свинопас вежливо осведомился:
— В каком преступлении мы, собственно говоря, обвиняемся?
Чиновник встал перед Магдаленой и Венделином в стойку и торжественным голосом произнес:
— Магдалена Вельзевул и Венделин Свинопас, вы обвиняетесь в совместном убийстве ученого-стеганографа Атанасиуса Гельмонта и его возлюбленной Ксеранты. Приговор будет вынесен в пятнадцатый день первого осеннего месяца и объявлен согласно своду уголовных и уголовно-процессуальных законов anno 1516, предусматривающих за убийство казнь через повешение.
— Наденьте на них наручники и бросьте в темницу! — отдал он приказ солдатам.
Глава 23
В двух шагах от собора находилась резиденция князя-епископа Вейганда Редвица, низкорослого коренастого мужчины с широким крестьянским лицом и ровно по горизонтали подрезанной бородой. Преисполненный состраданием к своей особе, он называл себя самым одиноким епископом в мире, что в определенном смысле было не так уж далеко от истины. Его земля была окружена приверженцами лютеранского учения — в ясную погоду, когда была хорошая видимость во всех направлениях, можно было разглядеть протестантские деревни, — но бамбергцы отвернулись от своего епископа, после того как по его приказу тринадцать из них были публично казнены на рыночной площади за то, что они якобы были предводителями крестьянского восстания.
Теперь мессы в соборе проходили в пустом зале, и казна его преосвященства тоже была пуста, потому что горожане отказывались платить требуемую десятину, а многим это было действительно не под силу. Хватаясь в своем бедственном положении за любую возможность, Вейганд послал диакона из соборного капитула — каноники сами терпеть не могли епископа — в гостиницу «У бирюка» на том берегу Регниц, где проживал один астролог и составитель гороскопов.
Людская молва приписывала ему умение предсказывать будущее любого человека по расположению звезд. Помимо карт созвездий и астрономических таблиц он мог предъявить солидные рекомендации. Поговаривали, будто курфюрст Альбрехт Бранденбургский и даже император и Папа пользовались его услугами для предсказания своего будущего, и, похоже, он ошибался довольно редко.
Вейганд Редвиц признался рослому, по последней моде одетому составителю гороскопов, именовавшему себя доктором Иоганном Фаустом, что враждует с Богом и с миром, причем именно в этой последовательности, и что ему было бы приятно узнать, какую судьбу уготовил для него Господь.
Прорицатель потер руки, однако отнюдь не от радости, а от смущения, поскольку относился к той категории людей, которые обожали деньги, но весьма неохотно говорили о сумме. Для таких случаев он носил с собой черную дощечку и грифель, которым быстро нацарапал «X», а затем показал Вейганду.
— Десять гульденов? — удивился князь-епископ. — За эти деньги я куплю себе чистокровного рысака!
— Что такое лошадь по сравнению с вашей судьбой?
Пока епископ Вейганд разглядывал деревянный потолок
своего приемного покоя в надежде найти там подсказку и делая вид, что обдумывает предложение, доктор добавил:
— Деньги вперед, если будет позволено заметить! Десять рейнских гульденов наличными. — Он протянул епископу руку ладонью вверх.
Вейганд взял со стола, стоявшего у среднего окна, колокольчик и позвонил; вскоре появился диакон, которого он использовал как секретаря, хотя у того были сложности с писанием, но зато работал он бесплатно.
— Сходите к соборному служке, — приказал Вейганд, — пусть опорожнит церковные кружки. Мне срочно нужны десять гульденов. Если корыстолюбие и жадность бамбергских горожан помешали собрать такую сумму, сходите к служке кирхи Святой Девы Марии и попросите недостающее. Скажите, видит Бог, князь-епископ еще на этой неделе отдаст долг.
Диакон, поклонившись, удалился.
Фауст протянул епископу свою дощечку, предварительно стерев цифру носовым платком.
— Напишите мне день, месяц и год вашего рождения.
Вейганд написал: ХII.V. МССССLХХVI.
Астролог прочитал:
— 12.05.1476. Плохой год, с вашего позволения. Год, в котором смерть жестоким образом унесла великих мужей и не появилось на свет ни одного значительного человека.
Князь-епископ чуть не поперхнулся.
— Я плачу вам деньги не ради того, чтобы вы в лицо говорили мне дерзости! — разгневанно воскликнул он.
Фауст приблизился к Вейганду и с достоинством произнес:
— Благородный господин князь-епископ, если вам не по вкусу правда, я могу умаслить вас и рассказать, что вы станете Папой Римским и ваше имя будет стоять в одном ряду с Юлием II. Но тем самым я бы обманул вас и не принес вам никакой пользы. Я бы забрал десять гульденов и радовался жизни, а вы бы с этого ничего не имели.
Пока Фауст и епископ живо дискутировали на тему рождения и смерти знаменитых людей, вернулся секретарь-диакон с десятью гульденами и с новостью, что убийцы ученого Гельмонта и его возлюбленной схвачены и сидят за решеткой.
Новость привела в сильное волнение прорицателя; он с тревогой поинтересовался, кто совершил преступление и каковы были низкие мотивы. Однако диакон ничего не смог ему ответить: подробностей он и сам не знал.
— Видимо, звезды ничего не открыли вам на этот счет, — съехидничал Вейганд Редвиц.
— Я не спрашивал их об этом, — быстро нашелся доктор Фауст, явно выведенный из себя.
Астролог забрал десять гульденов и пообещал составить правдивый гороскоп в течение трех дней. Он сделал ударение на слове «правдивый».И тут же торопливо удалился, оставив в недоумении недоверчивого князя-епископа.
В полночь того же дня все население маленького города пришло в еще большее возбуждение, чем оно уже было приведено двойным убийством ученого-стеганографа и его любовницы. Смотритель церкви Святой Девы Марии трубил в свой рог, выдувая сигнал «пожар»: три коротких высоких звука и один длинный, низкий. После троекратного повторения сигнала он поднес ко рту воронку и прокричал на все четыре стороны: