Беглянка (сборник)
Шрифт:
Я, ни слова не говоря, делаю страдальческую физиономию и хватаюсь за горло.
«Что с тобой, Нэнси?»
Хватаюсь за горло другой рукой, жалобно хриплю и мотаю головой: дескать, голоса нет. Бью на жалость.
«Сюда», – говорит Уилф и ведет меня боковым коридором через весь дом, а оттуда в кабинет. Я замечаю, что старуха подсматривает, но виду не подаю, разыгрываю свою роль.
«Так-так», – говорит он, усаживает меня на стул для пациентов и включает рефлектор. Шторы еще опущены, в кабинете воняет какой-то дезинфекцией. Уилф достает шпатель и такое специальное зеркальце с подсветкой для осмотра горла.
«Открой рот как можно шире».
Я так и сделала, но не успел он прижать мне язык шпателем, как
У него – ни тени улыбки. Отшвырнул шпатель, щелчком выключил подсветку на зеркальце и молча распахнул дверь на улицу. А потом проговорил: «Меня, между прочим, ждут больные, Нэнси. К чему это ребячество?»
Ну, я, поджав хвост, короткими перебежками – за дверь. Даже не решилась спросить: неужели ты шуток не понимаешь? Уверена, что эта любопытная старуха разнесет сплетни по всему городу – насколько он был зол, насколько я была унижена. Весь день не нахожу себе места. И надо же, какая злая ирония судьбы: я расхворалась, озноб, горло болит, сижу теперь в гостиной, укутав ноги пледом, и читаю этого несчастного Данте. Завтра вечером у нас заседание клуба любителей чтения, хочу опередить остальных. К несчастью, в голове ничего не откладывается, потому что думаю лишь о том, какую я сделала глупость; так и слышу, как он ледяным тоном говорит: «К чему это ребячество?» И время от времени невольно начинаю ему доказывать, что ничего страшного в этом нет – почему бы в кои-то веки не устроить маленький розыгрыш? У него отец был проповедником – может, поэтому такое отношение? Проповедники кочуют с места на место; их дети даже не успевают освоиться в новой компании, понять других и немного подурачиться.
Так и вижу его у распахнутой двери, в жилете и крахмальной сорочке. Длинный, тонкий, словно клинок. Аккуратный пробор, строгие усики.
Какое позорище.
Подумываю черкнуть ему записку и объяснить, что розыгрыш, с моей точки зрения, не такой уж великий грех? Или же послать чопорное письмо с извинениями?
С Джинни посоветоваться не могу – он ей сделал предложение, и это означает, что в его глазах она достойнее меня. А мне сейчас до того муторно, что я готова представить, как она втайне передо мной кичится. (Притом что сама его отвергла.)
4 апр.
Уилф не явился на заседание клуба любителей чтения, потому что какого-то старичка хватил удар. Написала записку. Повинилась, но старалась не заискивать. Как меня это терзает. Не записка, а моя выходка.
12 апр.
За всю мою глупую молодую жизнь я не испытывала такого изумления, как сегодня в полдень, когда пошла открывать дверь. Отец только-только пришел домой обедать, а на пороге – Уилф. Ответа на мою записку я так и не дождалась и решила, что он теперь меня презирает, а значит, и мне придется его избегать – другого выхода не было.
Уилф спросил, не оторвал ли меня от обеда.
Он при всем желании не мог бы этого сделать, потому что я теперь не обедаю – мне нужно сбросить пять фунтов. Когда отец и миссис Бокс садятся за стол, я просто ухожу к себе наверх и читаю Данте.
Нет, говорю, не оторвал.
А он: в таком случае не соглашусь ли я с ним прокатиться? На речку, говорит, посмотреть ледоход? Дескать, накануне почти не спал – вынужден был открыть кабинет в час ночи, а потом даже не прилег и сейчас хочет подышать свежим воздухом, чтобы взбодриться. Что помешало ему лечь спать, он не уточнил, и я решила, что его вызвали принимать роды, но он об этом помалкивает, чтобы меня не смущать.
Я сказала, что как раз приступила к своей ежедневной порции чтения.
«Хватит мучить Данте», – сказал он.
Взяла я пальто, сказала отцу, что мы уходим, и пошла садиться в машину. Мы доехали до Северного моста, где уже собрались зеваки – в основном мужчины и молодые парни, у которых был обеденный перерыв.
В этом году огромных ледяных глыб мы не увидели, потому что зима пришла поздно. Тем не менее льдины разбивались об опоры моста, слышался, как обычно, грохот и скрежет, а между торосами бежали струйки воды. Делать там особо нечего: стой, как под гипнозом, и смотри, пока ноги не отморозишь. Ну да, ледоход, но зима, похоже, уходить не собирается и до весны еще далеко. Поражаюсь, как люди могут часами стоять на мосту и глазеть. Что там интересного?
Уилфу это занятие тоже вскоре надоело. Мы вернулись к машине и не знали, о чем говорить. Тогда я взяла быка за рога и спросила: получил ли он мою записку?
Да, говорит, получил.
Я призналась, что из-за свой выходки чувствую себя полной дурой (это чистая правда, но прозвучало, по-моему, более виновато, чем хотелось бы).
А он мне: «Да ладно, нечего переживать».
Мы развернулись, поехали в город, и вдруг он сказал: «Я тут собирался сделать тебе предложение. Только не в таких условиях. Хотел как-то разговор к этому подвести. В более подходящей обстановке».
Я спрашиваю: «Как это понимать: собирался, но передумал? Или собирался и сделаешь?»
Клянусь, я его не подначивала. Просто хотела внести ясность.
«Считай, что сделал», – ответил он.
Я еще не оправилась от первого шока, но с языка само собой слетело: «Я согласна». Даже не знаю, как это объяснить. Вроде бы сказала мило, вежливо, но без особого восторга. Примерно как: «Я согласна выпить чашку чая». Даже не изобразила удивления. Вышло так, будто мне хотелось поскорее закончить этот разговор, чтобы потом расслабиться и вести себя естественно. Хотя в присутствии Уилфа мне еще не случалось расслабиться и вести себя естественно. Одно время он меня интриговал: страшил и смешил одновременно, а затем, после того злополучного первоапрельского розыгрыша, я сгорала со стыда. Надеюсь, из этого не следует, что я дала согласие, чтобы избавить себя от стыда. Помню, у меня еще мелькнула мысль, что надо бы взять свои слова назад и попросить у него время подумать, но от этого наша обоюдная неловкость стала бы просто невыносимой. Да и потом, о чем тут думать?
Мы с Уилфом обручены. Не могу поверить. Неужели у всех это случается так же?
14 апр.
Уилф поговорил с моим отцом, и я побежала к Джинни. Не стала ходить вокруг да около, а сразу призналась, что мне очень неловко об этом спрашивать, но не откажется ли она быть у меня на свадьбе подружкой невесты? Она сказала, что, конечно же, не откажется, и мы с ней обе растрогались, обнялись и даже захлюпали носами.
– Разве можно сравнивать парней и подруг? – воскликнула она.
И тут на меня нахлынула такая бесшабашность, что я сказала: это по твоей милости.
Сказала, что бедняга просто не пережил бы второго отказа.
30 мая
Давно не делала никаких записей, потому что закружилась в вихре дел. Свадьба назначена на 10 июля. Платье я заказала у мисс Корниш, которая сводит меня с ума: заставляет стоять в одном белье, чудом не вонзает в меня булавки, да еще рявкает, чтобы я не вертелась. Платье – из белого маркизета, от шлейфа я отказалась, потому что боюсь в нем запутаться. В Торонто, в «Симпсоне», уже куплено приданое: полдюжины летних ночных рубашек, и муаровое японское кимоно с лилиями, и три теплые пижамы. Возможно, пижамы не слишком подходят для приданого, но только ночные рубашки не греют, и вообще я их терпеть не могу, потому как они постоянно задираются до пояса, когда спишь. Множество комбинаций и прочего нижнего белья – исключительно персикового и телесного цветов. Джинни говорит: пока есть возможность, сделай запас, а то грянет война в Китае, и шелковые чулки сразу будут в дефиците. Она, как всегда, в курсе всех новостей. Платье у нее будет пепельно-голубое.