Беглый огонь
Шрифт:
– Нужна. Но не так, как ты думаешь. Что стряслось?
Она только пожала плечами, заговорила тихо, как-то обреченно, даже не жалуясь, словно читала статью в дурной газетенке про чужую жизнь:
– Мама в больнице, слепнет, ей операцию делать надо… А денег нет. Завтра ее выпишут. А в больнице хоть кормят. Пусть два раза в день, но кормят. А мне зарплату с июля не платили. С дочкой три раза в день картошку и едим. А вчера она мне сказала: «Мама, я пойду проституткой работать. Чтобы бабушка не ослепла». А я, как дура, пощечину ей залепила, губы разбила. Дура. Разве девчонка виновата? Ей тринадцать лет всего. Разве она виновата? И занять не у кого. Заберу завтра маму домой. Насидится. Слепая и голодная. Господи, что ж за горе такое…
Одним движением я вытащил из внутреннего кармана все деньги, какие там были. Сунул женщине:
– Держи. Лечи свою маму. И дочке что-нибудь купи.
– Ой… – Женщина застыла, глядя на деньги, но не решаясь протянуть к ним руки. – Ой…
– А ну, бери быстро! – прикрикнул я.
Она обеими руками схватила пачку сотенных, прижала к себе.
– В карман спрячь!
– Ага… Ага… – закивала она, пытаясь запихнуть доллары куда-то под пальто. Наконец ей это удалось. – Я… Я теперь что-то должна сделать?
– Домой идти.
– Домой?
– Да. И не плачь, ладно?
Но вместо этого женщина вдруг как-то сникла разом, закрыла лицо ладонями, плечи затряслись, и она зарыдала в голос…
– Лерке тринадцать всего… А она – в проститутки… И мама слепнет… И зарплату… Когда все это кончится… Когда… – причитала она тихонечко, словно жалуясь не только за все прошлые обиды, но и за все будущие…
Когда это кончится? Разве я знаю?
– Ну все, сестренка, поплакала, и будет. Пока. У меня дел еще выше крыши.
Женщина испуганно подняла глаза:
– А ты… Вы… У меня ведь нет ничего.
– А ничего и не нужно. Пока.
– Погодите… Как-то это неправильно. Ты… Ты никого не убил?.. За эти деньги?
– За деньги? Нет, – ответил я, прямо глядя ей в глаза.
– Не врешь. Я вижу, что не врешь. – Лицо ее, отошедшее от слез и беды, вдруг похорошело…
Она собралась было выйти, да замерла на месте, испуганно глядя на меня. На миг будто все существо ее разом захолонуло страхом, кажется, я физически почувствовал это… Страхом, что все это была злая, неумная шутка, и этот парень отнимет деньги и укатит, посмеявшись зло, и она останется стоять на стылом ветру, обдаваемая грязными брызгами от равнодушно пролетавших мимо иномарок…
– Ну, сестренка. Пока. Дочку береги. И маму.
Женщина вдрогнула, кивнула, кое-как выбралась из машины, запнулась, повернула лицо ко мне:
– Звать-то тебя как?
– Олег.
– Я буду Бога за тебя молить. И мама. Если есть на тебе грех какой, Бог простит, я знаю.
– Будь счастлива, сестренка.
С места я тронулся медленно. Автомобиль удалялся, какое-то время я еще видел ее фигурку в мглистом мареве и успел заметить, как женщина тихонечко, вроде тайно, осенила меня крестом.
Глава 61
Завод «Точприбор» маячил за символическим бетонным забором огромной мглистой громадой. На улицу выходила глухая, с закопченными стеклами стена одного из цехов; рядом высилось сравнительно новое здание заводоуправления. Восемнадцатиэтажный корпус стоял несокрушимым айсбергом. Когда-то он вмещал в себя сотни, тысячи итээров, мелких управленцев, несметное количество бухгалтеров и счетоводов, профсоюзных теток и комсомольских долгорожих мальчиков, секретчиков первого отдела и неподкупно-занудных кадровиков, зеленых лицами работников многотиражки «Приборостроитель» и партгрупоргов, щеголявших в обшарпанных костюмчиках завзятых второгодников и галстуках-самовязах, вещателей заводского радио и социологов с конфликтологами, профилактологов местного санатория и наркологов центра борьбы за трезвость, массовиков-затейников, заводских летописцев, ваятелей светлых образов Ильичей и художников-оформил, «богомазов», заполонивших заводскую территорию и сопредельные улицы-закоулки ветхозаветными ликами Маркса – Энгельса – Ленина и графиками досрочных перевыполнений… Как при всей этой своре завод умудрялся еще и выпускать изделия под длинными и малопонятными цифровыми аббревиатурами и пугать вероятного противника исключительной точностью приборов наведения страшных баллистических ракет – сие вопрос, покрытый мраком непроницаемой тайны не только для их разведки, но и для нашей.
Припарковываюсь сбоку, рядом со служебной стоянкой, полной импозантных представительских машин, явно не ворованных с немецких автобанов, а доставленных прямиком с заводских линий «Фольксвагена», «Даймлер-Бенца» и «Ситроена». Как и следовало ожидать, капитаны, мичманы и прочие старшины производства не потерялись в рыночном море, и схема проста как яйцо: заказы, которые выполняют работяги, покупает у них не сам заказчик, а ЗАО «Точприбор», составленное из тех самых офицеров завода, за символические деньги. Само же ЗАО оплату получает сполна: акционерам есть на чем ездить и что попить-покушать. Вот только одно плохо: содержали бы уж своих работяг хотя бы как рабочую скотину, а не как пыль лагерную! Ладно, все это лирика. Мир подлунный мне не переделать, да я и не собираюсь. Меня интересует совсем другое.
Где-то там, на огромной территории, затаился сверхсекретный цех, завод в заводе, изготовивший нечто, ради чего кладут трупы не просто пачками – штабелями. Невзирая на лица и ранги.
Допустим, профессор Буркун не ошибся и не преувеличил: в неведомом цеху действительно изобрели абсолютно, принципиально новую систему кибернетической памяти. Превосходящей имеющиеся аналоги не просто в разы, в десятки раз со степенями! Что это означает? Что будет, если этим завладеет вероятный противник, уже полтора десятилетия изображающий из себя сердечного друга и делающий все возможное, чтобы укатать нас и превратить в послушную и подвластную территорию?
Будет катастрофа. Полная. Все шифры ФАПСИ – псу под хвост, все системы наведения еще оставшихся ракет – на свалку, можно вместе с самими ракетами, ибо без работающих кибернетических начинок, пунктов слежения и управления, они – просто груда металлолома с крылышками. И заткнуть ими нечего.
Итак, некий Кузнецов, то ли администратор, то ли изобретатель, числившийся главным инженером упомянутого цеха, упорхнул в Москву, где ходил по инстанциям. То есть утечка по изобретению прошла достаточная. И кто-то решил его купить. По-тихому. Вместе с заводом: как выражался кот Матроскин, чтобы не нарушать отчетности. Покупателем может выступить только наш вероятный противник, ибо только Штаты обладают достаточной мощью раскрутить изобретение в продукт и товар. Но продавец, кем бы он ни был, в Госдеп с образчиком товара не попрется: спецслужбы не дремлют, да и пулю за измену родине можно схлопотать легко. Минуя и суд, и присяжных, и стряпчих поверенных. Следовательно, посредником может выступить американская частная корпорация или лицо, занимающееся смежной темой. Например, Билли Кейтс, мультимил-лиардер и глава компьютерной империи. Он вполне способен не только оплатить покупку, но и с легкостью покрыть миллионные издержки по многоступенчатой операции прикрытия. Каковая и была проведена в Покровске в конце лета и ранней осенью: мертвяков наваляли воз и маленькую тележку, но, как правильно заметил Козырь, без видимой выгоды для кого-то.
Тепло.
Сделка уже подготовлена. Заинтересованные стороны нервничают. Стоило Козырю только поинтересоваться, каким таким делом решила заняться временная творческая группа, прибывшая со своим оборудованием, умением и навыками, как закопали не только троих любопытных, но и самого Козыря продырявили, словно сушеную воблу. А что компетентные органы? Сидят и носа не кажут. Почему? Никогда эти ребята особым комплексом неполноценности не страдали, и вот на тебе: на вверенной им территории чужаки вытворяют скандальные непотребства с настиланием трупов, а они – затаились и молчат в тряпочку. Объяснение? Только одно: служивые сидят в своих начальственных креслах согласно приказу, а значит, согласно другому приказу могут вылететь из них, как булыжники из катапульты. Вывод: у приезжих есть соответствующая бумага. Авторитетная. Такая, что местные ребятишки, будь то РУБОП, УВД или УФСБ, близко не подойдут! Не просто авторитетная, а, как выражался профессор Преображенский, конкретная бумага, окончательная бумага. Броня!